Больно не будет

Сердце стучит.

Белый потолок перед глазами, сегодня я увидел все его дефекты четко и сразу, не прищуриваясь. Хороший знак.

Прошлым утром врач спрашивал, как меня зовут, знаю ли, почему нахожусь здесь. Знаю, все помню.

«Хорошо, но нужно полежать».

Немного полежу, раз такие рекомендации. Спасибо срочной службе в разведке, я давно делаю только то, что правильно. Никаких проблем со мной нет. Можно не беспокоиться.

А потом я наклоняю голову и вижу ее. Пришла снова,

с ума сойти! Красивая, печальная, стул пододвинула поближе, сидит у кровати, дарит все свое внимание экрану мобильного. Аж завидно.

Волосы собраны в пучок на макушке, шея длинная, на лице ни кровинки — бледная. Родинка рядом с аккуратной ушной раковиной. Да и сама она вся очень аккуратная, тоненькая.

Но смелая, или правильно сказать… упрямая? После вчерашней истерики моей матери — а та себя не сдерживала в выражениях — убежала. Я сказать ничего не могу пока, у меня перелом челюсти. Ничего смертельного, но эта травма сделала меня намного тише, чем я есть обычно.

Просто наблюдал за происходящим. Сегодня мама, если и навестит меня, то поздно вечером, а девушка пришла с утра.

— Проснулся? — она не то радуется, не то пугается. Начинает суетиться, поспешно прячет телефон в задний карман джинсов, вскакивает на ноги. Смотрит мне в глаза, они у нее тоже красивые, хотя, может, это седативные украшают мой мир? В любом случае прямо сейчас я бы распечатал плакат с ее изображением и повесил бы над кроватью.

Я киваю и моргаю одновременно. Ни ручки, ни телефона под рукой нет, а пол-лица все еще в онемении, общаюсь, как получается.

Ее глаза наполняются слезами, а потом она обхватывает мою ладонь. Ее рука холодная, и я инстинктивно сжимаю тонкие девичьи пальцы в ответ, чтобы согреть. Я всегда горячий, в чем бы ни был одет, где бы ни находился. Особенность такая.

— Тебе больно? — спрашивает она. Я отрицательно качаю головой, но она будто не верит. Мы смотрим друг на друга.

Сердце стучит быстрее.

— Я таких людей раньше не встречала. Ты настоящий герой, — произносит она и сводит брови вместе, отчего выглядит еще милее, чем мгновение назад. От волнения ее губы пересохли, она их облизывает быстрым движением и глядит на меня.

Она глаз не отрывает, словно я ей тоже нравлюсь.

Мое сердце сейчас разорвется.

Все вымышлено и преувеличено в целях достижения необходимого художественного эффекта.

Мы не ангелы, парень. Нет, мы не ангелы.

Там на пожаре, утратили ранги мы.

Нету к таким ни любви, ни доверия.

Люди глядят на наличие перьев (Би-2, Агата Кристи)

За пару дней до…

Катерина

Если бы меня спросили утром, что такое плохой день, я бы подумала о

простуде. Пробитом колесе машины или досадном опоздании на работу. Какое наивное заблуждение!

Я сижу на корточках у стены, ноги давно затекли и онемели, но мне так страшно пошевелиться, что я терплю из последних сил.

Наверное, отрицание — первая реакция в подобной ситуации.

Да быть не может!

В наше-то время?!

Смешно! Покажите мне камеры!

Но время идет, а веселый ведущий не выскакивает из укромного местечка, не объявляет на весь ювелирный магазин: «Помашите нашим телезрителям!»

Вместо этого четверо мужчин в масках и в черной одежде с оружием ходят туда-сюда и изрядно нервничают. Это длится уже несколько часов, но адаптироваться к ситуации никак не получается.

Им кто-то сказал, что сегодня в этом магазине не работает охранная сигнализация, а выручку из сейфа не забирали неделю. Дали наводку, указали время и место. Сигнализация сработала моментально — не прошло и минуты после нападения, как мы услышали раскатистую сирену полицейских машин. А следом отборную брань грабителей. Они даже подрались и чуть не поубивали друг друга, одной заложнице сильно прилетело, я ее обнимаю и зажимаю рану платком.

Они долго выясняли, кто виноват, размахивали заряженным оружием. Один выстрелил в потолок.

Нас семеро: я, две девушки, которые здесь работают, семейная пара пенсионного возраста и два охранника. Одного из последних грабители ранили и связали, бросили на пол. Второй сдался сам, поднял руки еще раньше, чем мы осознали, что происходит.

Мы жмемся друг к другу и молимся. Пожилая пара — мусульмане. Мы обращаемся сразу к двум богам, возможно, хоть один откликнется.

Время тянется адски медленно, каждая секунда может стать последней. Здание оцеплено, грабители не могут придумать, что им делать, как выкрутиться. Несколько раз с ними пытались связаться полицейские, но разговор не клеился.

Липкий страх сковывает движения, притупляет чувства. Они постоянно наводят на нас оружие, ругаются матом. Наконец, один из мужчин — по-видимому самый главный и старший — вырывает рацию у своего подельника и говорит:

— Господа офицеры, нам нужен вертолет. Будете штурмовать — уложим всех до единого, в тюрьму мы не сядем, это не обсуждается. У нас здесь взрывчатки достаточно, чтобы встряхнуть и Мира, и Маркса. Но хотим мы убраться тихо.

Полицейский представляется подполковником, фамилию не улавливаю — очень плохо слышно из-за помех, да и уши словно заложены, в них пульсирует кровь. Как я ни стараюсь уловить подробности разговора, от которого зависит моя жизнь, у меня никак не получается.

Один из грабителей, который нас охраняет, подходит ближе и тыкает дулом огромного черного автомата одной девушке в живот, она сжимается и вскрикивает, тогда он ударяет ее наотмашь:

— Молчать! — хватает за волосы и швыряет в сторону. Кажется, он либо пьян, либо под кайфом. Понимание этого спокойствия не добавляет.

Девушка закатывается в немой истерике, а он направляет дуло на меня. Я не смотрю на него, только перед собой, опустив голову. Пытаюсь скрыть дрожь тела.

Тем временем вожак продолжает торг с полицией: