Больные ублюдки
Шрифт:
Я знала, что мне бы очень понравился этот звук.
Тик-так.
Хитэн Джеймс.
Мой новый друг.
Тик-так.
2 глава
Хитэн
Два года спустя…
Они все ждали, что я что-то почувствую. Они все таращились на меня, пока мы стояли у могилы. Моего папу опускали в землю, и я отстранённо наблюдал, как его гроб помещали в могилу. Священник что-то говорил, но я не слушал. Я был слишком
Ко мне в ладонь скользнула чья-то рука. Мне даже не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что это Куколка. Она единственная осмеливалась ко мне прикасаться. Она единственная со мной разговаривала. Именно так, как мне нравилось.
Я поднял глаза и обнаружил, что на меня с противоположной стороны могилы пристально смотрит Эдди Смит в этой его дурацкой шляпе. Он видел, как Куколка прислонилась головой к моей руке и крепко прижала ее к себе. Встретившись с ним взглядом, я ухмыльнулся, и мои глаза вспыхнули. Она моя. Когда-то она была с ним, но как только появился я, он перестал для нее существовать. Теперь в ее жизни остался только я. Я сказал Куколке, что если она хочет быть моим другом, ей придется избавиться от Эдди. Я не делюсь. Особенно с такими святошами вроде него. Она выбрала меня. В мгновение ока. У нее даже не возникло такого вопроса, кого выбрать, меня или Эдди. Она принадлежала мне… и она это знала.
Конечно же, Эдди это бесило. Я видел это по его лицу каждый раз, когда он таращился на нее, как на любимую игрушку, которую у него отобрали. Каждый раз, когда он смотрел, как его бывшая подруга обхватывает мою руку, он источал ненависть.
Он и должен был меня ненавидеть.
Я никогда ее не верну.
Я забрал ее…навсегда.
В последние два года Эдди приходил в поместье все реже и реже. Когда-то он был здесь завсегдатаем, но с тех пор, как тут появился я, его присутствие больше не требовалось. Я видел, как почти каждый день он наблюдал за нами через забор, но я позаботился о том, чтобы она дала понять Эдди, что ему здесь не рады.
Куколке он стал больше не нужен.
Я был всем, что ей когда-либо понадобится.
Я об этом позабочусь.
— Кролик? — голос Куколки отвлёк меня от Эдди и его на смерть перепуганного лица. Взглянув в ее печальные голубые глаза, я увидел, что она показывает на стоящего рядом с ней отца. Мистер Эрншоу протягивал мне ведро с землёй.
— Возьми горсть земли, сынок. Брось её в могилу, на гроб папы.
Я сделал так, как он просил. Но при этом, ни на секунду не выпускал из ладони руку Куколки. Она шмыгнула носом, и когда я снова посмотрел на нее, то увидел, что она плачет. Большим пальцем я стёр с ее щеки слезу, а затем слизнул слезу языком.
У неё был вкус соли.
Ее вкус.
Приятный вкус.
Священник сказал что-то ещё, а затем все пошли обратно к главному дому. Я увидел, как, впереди небольшой кучки людей, состоящей в основном из работников поместья, идёт мистер Эрншоу с «дядями», его деловыми партнерами. Мистер Эрншоу и его деловые партнеры практически никогда не покидали поместье. Мы находились здесь совершенно одни в сельской местности
С тех пор, как я сюда приехал, я обучался на дому. Но, на самом деле, со мною, как и с Куколкой, никто не занимался. Поэтому всё своё время я проводил вместе с ней, пил с ней чай на ее чаепитиях и пытался научить ее читать и писать. Она старалась, но у нее не слишком получалось. Она знала основы, но почти всё ей давалось с огромным трудом.
Это выводило меня из себя.
— Кролик, хочешь зайти ко мне в спальню? — Куколка ещё крепче ухватилась за мою руку и прижалась щекой к моей куртке. Не сказав ни слова, я кивнул, и она повела меня в дом и в свою тихую комнату. Из главного зала этажом ниже доносились голоса взрослых. Но мне совсем не хотелось находиться рядом с ними. Они мне не нравились. Их присутствие будило во мне желание причинить им боль. Присутствие кого бы то ни было, кроме Куколки, будило во мне желание взять пистолет и пустить пулю в его тупую башку. Не знаю, почему. Я всегда так думал о людях, с тех пор, как себя помню. Большинство ночей я засыпал, представляя себе, как все они будут выглядеть мертвыми.
Куколка сидела на кровати, как всегда прижимая к груди свою куклу с фарфоровым лицом. Сегодня она оделась во всё черное. Было непривычно видеть ее в чем-то другом, без синего платья, белых гольфов и белого передника.
Мне это совсем не нравилось.
Я пошел к шкафу и вытащил оттуда одно из ее одинаковых синих платьев. Протянув его ей, я поймал на себе пронзительный взгляд ее больших, мерцающих голубых глаз.
— Переоденься в это.
Куколка посмотрела на свое черное платье и пальто.
— Папа сказал, что сегодня мне следует быть в черном. Чтобы почтить память твоего отца. Также как и на похоронах моей мамы.
— В черном ты меня бесишь. Ты должна носить цветное, — я снова пихнул ей платье.
Куколка нахмурилась.
— Ты всегда ходишь в черном, — сказала она и надула пухлые губки. — Почему же мне нельзя носить черное?
Меня начинало это раздражать.
— Я живу в тени. А ты нет. Ты живешь в лучах солнца… А теперь переодевайся.
Я уставился на нее и не сводил с нее глаз до тех пор, пока она не вздохнула и не взяла у меня из рук платье. Когда она, многозначительно топая ногами, прошла мимо меня в ванную, мою грудь наполнила единственная возникшая за весь день эмоция. Я почувствовал, как уголок моего рта слегка дёрнулся вверх. За всю свою жизнь я не был так близок к улыбке, как сейчас.
И только из-за нее.
Она всегда была яркой. Полной жизни. Задевала меня за живое.
Бросив на стул длинную черную куртку, которую специально для сегодняшнего дня купил мне мистер Эрншоу, я сел на кровать, опустил руку в карман жилета и вытащил часы. Я пробежал пальцами по циферблату и посмотрел, как подрагивают стрелки. Тик-так, тик-так, тик-так, тик-так...
Дверь ванной открылась, и оттуда вышла Куколка, снова одетая в синее платье. Сбоку висела ее кукла Алиса. Куколка улыбнулась и развела руки в стороны, ожидая одобрения. Она знала, что очень нравится мне в этой одежде.
Только в этой одежде.
Моя ожившая, дышащая кукла.
Она подошла к своему туалетному столику, присела на стул и, взглянув на меня в зеркало, застенчиво улыбнулась. Она напевала про себя одну из песен с кассеты своей мамы. Я узнал эту песню. Она всегда пела и танцевала под эту песню. Снова и снова, каждый день. Мне было все равно. Мне нравилось смотреть, как она танцует.