Болонская кадриль
Шрифт:
— Ma gue, синьор! — возмутился он. — Неужели вы собираетесь меня прикончить?
— Если понадобится — да!
— Синьор, я женат…
— Ну и что?
— Так не поступают! Нельзя же вот так, за здорово живешь, убить мужа Антонины? И потом я совсем не хочу умирать, э?
— Я тоже, сержант, не горю желанием отнять у вас жизнь, если только вы меня к этому не вынудите.
— Уверяю вас, синьор, и не подумаю!
— В таком случае, будьте любезны, подойдите поближе к дереву, чтобы я мог вас привязать.
— Привязать меня? Но это же бесчестье, синьор!
— Вы
— По зрелом размышлении — нет, синьор.
Майк так хорошо связал Субрэя, что теперь никак не мог развязать узлы. Устав от бесплодных усилий, он снова вытащил нож.
— Лучше разрезать, так будет гораздо проще…
— Гораздо проще, Мортон, было бы утопить «Мэйфлауэр» [19] , тогда мы не получили бы американцев на свою голову!
Мортон обернулся и, увидев Роналда, захохотал.
19
Корабль, на котором в Америку прибыли первые эмигранты. (Примеч. авт.)
— У вас есть чувство юмора, Ронни!
— Я запрещаю вам называть меня Ронни после того, что вы со мной сделали!.. И поднимите руки или, клянусь, я с удовольствием всажу в вас пулю-другую!
Мортон повиновался.
— Вы, кажется, и впрямь сердитесь, Ронни?
— Так оно и есть! И не смейте больше называть меня Ронни! Где чемоданчик Субрэя?
— Спросите у него сами!
— Как только приму некоторые меры предосторожности против вас, Майк.
Американец в свою очередь мигом оказался крепко привязанным к стулу, после чего Хантер повернулся к французу:
— А теперь, Субрэй, чем скорее мы с этим покончим, тем лучше для всех. Где досье Фальеро?
— Поищите!
— Нет времени. Куда вы его спрятали?
— Это мой секрет.
— Хотите помучиться, Субрэй?
— Не особенно.
— Тем не менее именно это вас ожидает, если вы немедленно не скажете, где бумаги.
— Я ничего не сказал Мортону, так почему бы не поступить точно так же и с вами?
— Потому что Мортон не умеет раскалывать, а я — да!
— Интересно было бы взглянуть…
— Пожалуйста!
Хантер закурил, высвободил правую ногу Субрэя и, сняв носок, поднес горящую сигарету к его пальцам.
— Вы все еще не хотите говорить?
— Нет.
— Что ж…
Роналд уже собирался прижечь ногу Жака, как вдруг Мортон негодующе крикнул:
— Ронни!
— Отвяжитесь, Майк!
— Ронни… Вы думаете, Дэйзи обрадовалась бы, узнав, что ее муж стал палачом?
— Запрещаю вам упоминать о моей жене!
— По-вашему, Алан и Монтгомери гордились бы своим папой, узнай они, что тот разыгрывает из себя заплечных дел мастера, как какой-нибудь китаец? Я уверен, если бы после этого вы попытались обнять своих мальчиков, они бы сбежали, вопя от ужаса!
Роналд раздраженно отшвырнул ногу Субрэя и подскочил к американцу:
— Слушайте, Майк, агент я секретной
— Вне всякого сомнения, Ронни.
— Тогда не мешайте мне работать! И не смейте называть меня Ронни!
— Это не ваша работа, Ронни… Я знаю, вам будет очень стыдно, что вы пошли на такую мерзость… Вы джентльмен, Ронни…
— Вы думаете? Но, во имя Иова, скажите мне, каким образом я заставлю Субрэя выложить, куда он сунул треклятое досье?
— Понятия не имею, старина…
— Майк, с вашей стороны очень гадко было говорить мне о Дэйзи и мальчиках…
— Я хотел только избавить вас от угрызений совести, Ронни…
— Между прочим, в наказание за провал они ушлют меня в Чехословакию или в Болгарию… Тогда уж я точно не скоро увижу Дэйзи!
— Сочувствую вам, Ронни… Но, знаете, меня самого запросто могут отправить куда-нибудь в Джакарту или в Бангкок… тоже не сахар…
— И зачем мы только выбрали такую работу, Майк?
— Повторяю, старина, нас облапошили!
Привязанный к дереву сержант жестоко страдал. Теперь он жалел о том, что рыжий разбойник его не убил… И страдал еще больше оттого, что англичанина уже не было поблизости и он никак не мог выполнить лицемерные пожелания Коррадо. Никогда больше Карло не осмелится предстать перед Антониной! Она перестанет уважать его, не сможет ни восхищаться им, ни обожать… Кто станет с почтением относиться к человеку, которого, словно бабочку в коллекции, пришпилили к дереву? Коррадо питал особую любовь к святому Януарию — он унаследовал такое пристрастие от бабушки, уроженки Неаполя, — и теперь обратился к этому святому с горячей мольбой поспешить на помощь северянину, забыв о предпочтении, которое он всегда оказывает жителям Юга. Однако святой Януарий, видать, оказался закоренелым регионалистом, ибо не пожелал услышать мольбы болонца. И сержант с горечью подумал, что даже там, наверху, сидят упрямцы…
Шагая бок о бок, Тоска и ее муж пытались восстановить душевное равновесие. Санто начинал всерьез раздумывать, умно ли он поступил, столь поспешно взяв в жены синьорину Матуцци, а Тоска больше не сомневалась, что всегда будет проклинать нетерпение, лишившее ее единственного человека, которого она любила, любит сейчас и не разлюбит до конца своих дней. В Италии развода не существует. Впрочем, если бы закон и позволял Тоске расторгнуть брак, она бы этого не сделала. Груз собственных ошибок следует нести до конца. Главное — больше не видеть Жака.
— Санто… вам непременно нужно оставаться в Болонье?
— Что за вопрос, Тоска? Вы ведь знаете, я работаю вместе с дядей…
— А что вам дороже: работа или счастье?
— Разве это несовместимо?
— В Болонье — да.
— Из-за Субрэя?
— Да.
Некоторое время оба молчали. Наконец Фальеро решился:
— Я рад, что вы со мной так откровенны, Тоска… Я женился на вас не ради денег, а по любви. На деньги мне плевать. Я отлично могу без них обойтись и готов, если вы не против, завтра же оставить Болонью. Честно признаться, я уже давно хотел уехать отсюда.