Болотные огни(Роман)
Шрифт:
Лицо Дениса Петровича было рябым и белым, следы оспы, обычно мало заметные, проступали теперь на нем очень ясно, темно глядели глаза.
«Он пьян», — вдруг подумал Борис.
Берестов неподвижно смотрел на него. «Пережди, перетерпи эту минуту, — думал Борис, подходя и садясь против Дениса Петровича. — Впрочем, ты все уже понял».
Конечно, Денис Петрович все уже понял.
— Давай, — сказал он, — как это было.
Борис рассказал. Берестов молча слушал.
— Да ведь ты тоже любил его, — сказал Денис Петрович,
Он неожиданно вытянул руку. Борис почувствовал, как пальцы грубо охватили его запястье. «Конечно, пьян», — снова подумал он.
— Когда эта женщина вышла из дому? — Глаза Дениса Петровича блестели.
— В четыре.
— Когда вы подошли к домику слепой Киры?
— Без чего-то пять.
— Облава была назначена в два. Кого же она могла предупредить? Не-е-ет, здесь что-то не так.
Борис возвращался в клуб с единственной мыслью — завалиться спать, однако спать ему не пришлось, потому что здесь его ждал Костя Молодцов, засаленный и закопченный, прямо с паровоза.
— Эй, Борис, неладно у нас в поселке, — сказал он. — Милку Ведерникову помнишь?
— Как же, она теперь с бандитами путается.
— Ох, ох, уж больно ты грозен, как я посмотрю. Она мировая дивчина, если хочешь знать, своя в доску. Прямо не знаю, что с нею и делать, я уж и с батькой советовался и с ребятами в мастерских, — понимаешь, не оглядываясь, сама на гибель идет.
— Туда ей и дорога, по правде сказать.
Костя вспылил:
— Речь идет о жизни, а ты болтаешь! Сережа Дохтуров подслушал какой-то разговор о ней, будто бы Николай хочет ее Левке продать — надоела, говорит, она мне своими слезами да разговорами, а Левке она очень понравилась. Словом, они что-то готовят.
Борис задумался.
— Может быть, это тебе она не нужна… — сердито начал Костя.
— Почему же, — жестко ответил Борис, — очень нужна. Именно она-то нам и нужна. Пошли обратно к Денису.
Они вышли в клубный двор.
У остатков церковной ограды, на пеньках и просто на земле сидели старухи. В этот раз их было очень много. Среди них, как памятник, возвышалась темная фигура проповедника, они же — как цветы вокруг памятника. Проповедник говорил. Ветерок тихо поднимал его длинные волосы.
— И сказал пророк: «Взглянул я, и вот конь бледный, и на коне том всадник, имя которому — Смерть. И дана ему власть над одной шестой частью света». Все предсказано, сестры.
Он сделал паузу, видно проверяя, поняли ли его слушательницы, что это за одна шестая.
— Шел за ним, сестры, огонь, голод и мор. И солнце стало мрачно, как власяница, и луна стала как кровь.
— Святые угодники, помогайте не все разом, — прошептал Костя. — Это что еще за поп?
— Это не поп, к сожалению, — ответил Борис, — это Асмодей. Вот старый плут, никогда бы не подумал. У самого клуба! Нужно сказать в укоме.
«Ах, вы про это, —
«Но вы рассказывали ее совсем не как сказку».
«Ах, мой юный друг, мои… м-м-м… сестры потеряны для коммунизма. Что же касается меня, то я не потерян, меня лучше сохранить. Для этого же мне нужно, как это… шамовка. Не хотите?»
И он бережно вынул из кармана завернутое в тряпочку крутое яйцо в раздавленной скорлупе.
«Вам коммунизм — это шуточки?! — багровея, заорал Борис. — А нам это не шуточки! У нас отцы погибали в борьбе за этот самый коммунизм! Вы небось не погибнете!»
Часа в три ночи Борис с Костей перелезли через забор и подошли к террасе Милкиного дома. Постучали. На стук никто не отозвался. Черный и бесшумный стоял кругом сад. Постучали еще раз. Послышались легкие шаги босых ног, и Милкин испуганный голос спросил напряженно и с радостью:
— Кто тут?
— Милка, открой, — сказал Костя.
— Ты что? — спросила Милка, открывая. Она была в майке и юбке и дрожала от предрассветного холода. — Чего тебе?
— Выйди к нам на минутку, — прошептал Костя.
Втроем они уселись на лавочку, что стояла в саду под липой. В сумерках белое Милкино лицо смотрело черными глазницами.
— Здесь никто нас не услышит?
— Никто. Что случилось?
Наступило молчание. До сих пор им казалось, что все произойдет очень просто. Они скажут: «Тебе грозит опасность, мы явились тебя спасти, давай обсудим вместе план действий». Но теперь они оба не знали, с чего начать: все было гораздо труднее, чем они предполагали.
— Ну что же вы? — сказала Милка, трясясь от холода и растирая плечи ладонями.
— Скверное дело, видишь ты… — начал Костя. — Не знаю, как бы это…
Он замолчал. Милка, все так же дрожа от холода, смотрела то на того, то на другого.
— Вы поскорее, не то я замерзла как собака.
— Вот что, Людмила, — веско сказал Борис, — ты прости, что нам придется вмешаться в твои личные дела…
— А вам не придется, — вдруг выпрямляясь, ответила Милка.
— Боюсь, что придется.
— Боюсь, что нет.
Милка встала и пошла к дому. Разговор был окончен.
— Милка! — отчаянно зашептал Костя, бросаясь за ней и хватая ее за плечо. — Ты же на свою гибель идешь!
— Это я слышу каждый день, — ответила Милка, вырывая плечо и не оборачиваясь.
«Да, от прежней Милки, — подумал Борис, — не осталось и следа. Что ж, все правильно; нужно действовать, и побыстрей».
В одно мгновение он оказался лицом к лицу с Милкой.
— Минутку, — проговорил он. — У меня к тебе вопрос. Ты одна знала о Ленкином приезде. Зачем ты ее выдала?
Даже в предрассветных сумерках было видно, как побледнело Милкино лицо.