Болотный клад

Гусев Валерий Борисович

– …ты, Дим, сам подумай! Может, в этом танке наш дед воевал…

– Прадед, – поправил я машинально.

– Какая разница, в общем, наш потомок…

– Предок, – опять поправил я. Надеюсь, моим потомкам воевать не придется.

Но Алешка, похоже, меня не слышал:

– Или чей-нибудь другой дед или потомок. Он защищал нашу страну от фашистов! А если бы не защитил, ничего бы у нас не было. Никаких наших родителей. И нас с тобой тоже не было бы. – Тут он замолчал – самому, наверное, стало страшно. – И неужели мы с тобой, предки этих молодых солдат, оставим

их боевое оружие в гнилом болоте?

Алешка, хоть и путал предков и потомков, задел меня здорово – какая-то третья совесть внутри меня зашевелилась.

– Мы с тобой вытащим этот танк и поставим его возле школы имени героя Чижика. Танькин птичник покрасит его зеленой краской и нарисует на башне красные звездочки! И мы с тобой будем гордиться. Тебе хочется гордиться?

Вообще-то мне спать хочется. Но если я сейчас скажу об этом Алешке, то навсегда потеряю свой авторитет старшего брата.

– Лех, я с тобой согласен, но ты подумай – как нам этот танк отыскать в каком-то болоте? Семьдесят лет прошло, даже больше, и никто не знает этого места.

– Дед Семен знает! – запальчиво возразил Алешка. – Нашел он этот танк один раз, найдет и второй.

– Как у тебя все просто. Деду вон сколько лет! Он уже ничего не помнит.

– Это ты ничего не помнишь! А я помню: наш дедушка говорил: «Куда очки только что положил – не помню. А вот как первый раз в школу пошел – помню как сейчас». У них, Дим, у стариков, всегда так: тут помню, а там не помню.

– Помню – не помню… Ну найдем мы танк, а дальше что? Он наверняка по самые уши в землю ушел. Совочками будем откапывать? – Я так рассердился, что у меня даже сон пропал. Еще и потому, что знал: если Алешка что-то задумал, то мы все так закрутимся, что мама не горюй.

– Главное, Дим, найти. А уж как вытащить, я что-нибудь придумаю. Вон дядю Юру позовем с его трактором, на буксир возьмет!

– Ага, и по дороге он танк потеряет.

Мы так заржали, что, наверное, мама вздрогнула и проснулась. И думает – откуда у нас на участке табун лошадей?

Я уткнулся носом в подушку, чтобы сдержать смех, а когда поднял голову, Алешка уже мирно сопел. Ну правильно: сделал свое дело – и уснул. С чистыми ногами. И с чистой совестью.

Едва мы выползли утром на крылечко, потягиваясь и позевывая, возле калитки раздался оглушительный заливистый свист. И тут же со стороны нового дома отозвалась наша мама:

– Алексей, прекрати сейчас же!

– Это не он! Здрасьте! – Танька уже входила в калитку. – Это я!

– Это Таня, которая не боится воды? – деликатно спросила мама.

– И грязи! – добавил, уточняя, Алешка. – И козы Майки.

– Привет, – сказала Танька. – Вы готовы?

– Они еще не завтракали и не умывались, – сказала мама.

– Подумаешь, я тоже не завтракала.

– Вот вместе и позавтракаем.

– А чем? – Танька сощурила хитрые глаза.

– Да, – подхватил Алешка, – что у тебя сегодня в репертуаре?

– В меню, ты хочешь сказать? Пирожки с молоком устроят?

– Лучше с мясом, – сказала Танька, а мама улыбнулась – Танька

ей явно глянулась.

За завтраком Танька понравилась не только маме, которая с удовольствием наблюдала, как она сметает пирожок за пирожком. Даже дядя Боря оживился. Обычно он пьет утренний чай неторопливо и со вкусом. При этом пыхтит и отдувается. А тут, испуганно глядя на быстро убывающие с блюда пирожки, зачастил, явно стараясь обогнать Таньку. Последний пирожок они ухватили одновременно.

– Боря, – сказала мама, – ты же офицер, настоящий полковник. Уступи даме.

– Танька, уступи старшему по званию, – сказал Алешка.

И Танька, и дядя Боря «обавременно» выпустили пирожок. Который тут же подхватил Алешка.

– Это мне премия, – объяснил он, – за то, что ноги холодной водой вчера помыл.

Тут мама обиделась:

– Я, например, каждый день умываюсь! И где мне премии?

– А ты не умывайся, – посоветовал Алешка. – И обидно не будет.

– Более-менее логично, – сказал дядя Боря и, вздохнув, повернулся к папе: – Пойдем работать, Сережа, раз уж эти бездельники все съели.

Домик деда Семена навис прямо над оврагом, на дне которого чуть слышно журчал ручей. И смотрелся этот домик как в старой сказке. Алешка даже немножко прибалдел:

– Ты чего, Танька, к Бабе-яге нас привела? Ей на обед?

– Испугался? – засмеялась Танька. – И правильно сделал. Этот дом раньше, очень давно, был деревенской кузницей. А кузнецы всегда считались колдунами. Видишь, дом на дубовых пеньках стоит, по-старинному.

И правда – избушка на курьих ножках. Да еще на земляной крыше поганки во весь рост вытянулись, черный ворон на закоптелой трубе клюв чистит – будто только что добрым молодцем пообедал. А на приступочке крыльца умывается после еды черный кот с белой грудкой.

– Не слабо, – сказал Алешка.

Но перед домом мирно и весело цвели какие-то цветики, ветерок выдувал наружу оконные занавески – будто домик приветливо махал нам платочками, звенел в зеленом овраге ручеек по камешкам…

Но вдруг где-то невдалеке, почти за домом, звонко протрещала автоматная или пулеметная очередь.

Глава IV

Две сосны меж двух березок

– Ни фига! – подскочил Алешка. И мы с ним переглянулись.

А Танька только усмехнулась и хлопнула в ладоши. Что-то она часто хихикает.

– Пирогов объелась? – прямо спросил Алешка.

– Да это Санька. Пулемет испытывает. Для музея.

– Пошли посмотрим!

– Он не покажет. Пока не доделает, ни за что не покажет.

– А то мы будем спрашивать! – Алешка воинственно насупился. – Фиг ему без масла!

– Да он нас не пустит, и все, – объяснила Танька. – Он запирается в сарае и даже ставень на окне закрывает.

– Подпольщик! – Алешке жуть как хотелось пострелять из пулемета…

Надо сказать, что такой опыт у него уже есть. Когда-то ему довелось вместе с одним Снежным человеком отбивать пулеметом нападение морских бандитов. Впрочем, об этом я уже рассказывал…