Болотный Тигр
Шрифт:
– Ну и ну! – удивилась Мэгги. – Что это на нее нашло?
– Успокойся, Мэгги, – уронил Майкл Брэдшоу и снова обратился к дочери: – Сюзи… отпусти.
Его лицо оказалось на одном уровне с лицом Розамунды. Та прошептала:
– Позвольте, я попробую ее уложить.
Отец девочки выпрямился и немного подумал. Потом повернулся к Мэгги.
– Принеси лампу, – и пояснил для гостьи: – У меня здесь есть генератор, но это долгая песня – Он вошел в прихожую.
– Да, конечно, – пробормотала Розамунда и двинулась за ним, держа за руку Сюзи.
– И
Она не отозвалась – и так видно. Голые стены и затхлый воздух: в доме слишком долго никто не жил.
Майкл Брэдшоу начал подниматься по лестнице. Розамунда не торопясь следовала за ним: каждая ступенька давалась девочке с немалым трудом.
– Сюда, пожалуйста.
Они очутились в крохотной комнатке. Здесь только и было мебели, что раскладушка и стул. Брэдшоу открыл сундук и, порывшись в белье, извлек ночную рубашку. Положил ее на кровать и вполголоса посоветовал:
– Будьте с ней построже. Как только ляжет, скажите, что вы побудете с нами внизу, тогда она уснет.
– Хорошо.
Оставшись наедине с девочкой, Розамунда ощутила сильное желание зареветь – в силу множества причин, не до конца понятных ей самой. Но она занялась девочкой: сняла мокрую рубашечку, вытерла маленькое тельце и напялила через голову чистую рубашку. Стащила мокрые тапочки, насухо вытерла ножки и уложила свою подопечную в постель.
– Ну вот, – она погладила девочку по голове – Сюзи бай-бай?
Розамунда произнесла имя девочки совершенно естественным тоном, словно изо дня в день называла ее так.
Она поправила подушку и уже с утвердительной интонацией повторила:
– Сюзи бай-бай.
Девочка с минуту вглядывалась в нее, а потом уткнулась в подушку и затихла. Розамунда вспомнила наказ Майкла Брэдшоу.
– Я побуду внизу.
С кровати не донеслось ни звука. Розамунда вышла из комнаты, на всякий случай оставив дверь приоткрытой.
С лестничной площадки ей была видна внушительная фигура Брэдшоу. Он стоял спиной к ней и смотрел в окно. Когда девушка спустилась, он обернулся и с бесстрастным лицом устремился навстречу.
– К сожалению, мне нечего предложить вам выпить, кроме чая.
У Розамунды на кончике языка вертелось: "Спасибо, не беспокойтесь, я спешу домой, становится темно". Это дало бы ей контроль над ситуацией и избавило от возможных насмешек, а может быть, даже и от грубости со стороны хозяина дома. Вместо этого она с удивлением услышала собственные слова:
– Большое спасибо, с удовольствием выпью чашку.
Похоже, ее согласие повергло Майкла Брэдшоу в замешательство. Он смерил нечаянную гостью взглядом и со словами: "Сюда, пожалуйста," – отдернул зеленую суконную занавеску в дальнем конце холла, очевидно, служившую дверью кухни, и пропустил ее вперед.
Судя по всему, кухню использовали еще и как гостиную. Каменный пол был наполовину закрыт потертым ковром. Посередине одиноко высился стол. Возле одной из стен расположились старомодный буфет и три неказистых деревянных стула. По обеим сторонам старинного, с инкрустацией,
– Садитесь, пожалуйста.
Девушка подчинилась. Как раз в это мгновение Мэгги отошла от очага, перед которым стояла на коленях.
– Бедная моя спина. С этой печкой кто угодно сломает позвоночник. Хотите чаю? Вон там, на полке, заварка.
– Кому нужно вчерашнее пойло? – буркнул хозяин. – Завари-ка свежий.
– На вас не угодишь, – шутливо проворчала старуха и добавила: – Англичане совсем не умеют заваривать чай.
Розамунда уже обратила внимание на ее ирландский выговор и сейчас получила подтверждение.
– Так вам удалось уложить ее в постель? – продолжала Мэгги.
– Да.
– Странно, что она так сразу к вам привязалась, правда? – последнее слово относилось к Брэдшоу, но он не откликнулся, а продолжал стоять, прислонившись к буфету. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке, хотя и прятал смущение за напускным безразличием.
– Она, значит, к вам привязалась, – повторила Мэгги, ставя на стол простые белые чашки и блюдца. – Не припомню другого такого случая – разве что с О'Муром, – старуха по-птичьи склонила голову набок и бросила вопросительный взгляд на Майкла Брэдшоу. Тот кисло усмехнулся и сказал Розамунде.
– Могу вас заверить, это не очень-то лестный комплимент. О'Мур всего лишь овчарка.
– Зато очень красивая, – возразила Мэгги, – и на редкость смышленая.
– Да уж!
Розамунда улыбнулась: он выговорил это с хрипотцой, передразнивая ирландский выговор Мэгги.
– Вы никогда не забываете, если вас кто обмишулит, да, мастер Майкл?
– Конечно, Мэгги.
Он повернулся к Розамунде.
– Когда-нибудь были в Ирландии?
– Нет, ни разу.
– И не стоит ездить – разве что вам захочется, чтобы вас надули, одурачили и обобрали до нитки.
– Подите вы, мастер Майкл! Куда бы вы делись без ирландцев? Надули, говорите вы? Да я отдала вам всю свою жизнь…
– Успокойся, Мэгги.
На этот раз его голос звучал сурово, но снова смягчился, когда он обратился к Розамунде:
– Дочка влюбилась в этого пса и потопала за ним до самой конуры. А пес принадлежал Шену Брэдли, величайшему мошеннику юга Ирландии.
Ему удалось отвлечь Мэгги от персоналий, но при этих словах она снова взвилась:
– Вот уж нет! Надо же человеку зарабатывать на жизнь!
– Зарабатывать на жизнь – как же! Он продал мне О'Мура за пять фунтов!
– Еще бы – такая роскошная собака!
– И очень смышленая, – повторил Майкл, и в глазах у него запрыгали смешинки. – Даже чересчур. Ее можно было посадить на цепь, усыпить хлороформом, закопать в землю – а наутро вы обнаруживали, что она сбежала к хозяину. Тем летом Шен Брэдли зарабатывал себе на жизнь – Мэгги правильно сказала! – тем, что время от времени продавал чертову псину доверчивым туристам. Говорят, одному удалось перевезти О'Мура через государственную границу, но он все равно вернулся к Шену Брэдли.