Большая барахолка
Шрифт:
— Да. Вас ищут.
Я взял сигарету из его пачки, зажег ее. Он злобно следил за каждым моим движением.
— И обо мне говорили?
— Ну да. — Злорадный огонек сверкнул в его глазах. — И о вашем папаше.
Я не повел и бровью. Разочарованный смотритель, шаркая тапками, подошел к открытой двери и, попыхивая трубкой, стал любоваться прекрасным видом. Художественная натура. Я встал около него и спросил:
— В деревне есть зубной врач?
— Совсем, что ли, спятили? — взъярился он. — Вы что, хотите притащить сюда врача?
— Нет, — успокоил я его, — мы сами к нему сходим. Так будет дешевле. Скажите, как его найти.
Смотритель насупился и молчал. Стоял, подпирая дверь, сосал свою трубку и упрямо молчал, глядя вдаль.
— Как подойдете к деревне, первый дом. Где растут кипарисы.
Деревня, маленький островок в море виноградников, находилась на соседнем холме. Крыши, деревья, колокольня вырисовывались на фоне неба. Справа на полдороге между домиком смотрителя и деревней виднелась белая стена и слепили солнечным глянцем кроны деревьев.
— Вон за той усадьбой.
— Как его зовут?
— Лейбович. Он румынский еврей. — Смотритель ухмыльнулся и поиграл трубкой. — И чего, спрашивается, приехал сюда, в нашу глушь…
— Отдохнуть захотелось. Пока все не начнется снова. Ладно, я прогуляюсь. Но имейте в виду: мой старикан — опасный тип. Кроме шуток. И он следит за вами. Вот только что сказал: «Эх, пропадать, так с музыкой! Взлететь на воздух в аромате роз — чем плохо!»
Смотритель вымученно улыбнулся. Трубка задрожала у него в руке. Она уже погасла, по черенку текла слюна.
— Пусть не глупит, — сказал он с притворным сочувствием. — Он вполне может выкрутиться. Не надо падать духом. Вы бы подбодрили его, что ли, перед уходом. А я могу принести ему кофе.
— Не нужно. Он только еще больше распсихуется.
Я вышел на солнцепек. Но смотритель окликнул меня:
— Как вы думаете, его не побеспокоит, если я включу радио?
— Нет-нет, наоборот. Он очень любит музыку. Найдите что-нибудь такое… задушевное.
Я пересек дорогу и пошел по тропинке через виноградники. Со всех сторон виднелись склоненные фигурки с голыми руками: белые, желтые, красные пятнышки. Навстречу мне проехал почтальон на велосипеде, поздоровался, сказал: «Хорошая погодка». — «Добрый день, — ответил я, — да, погода отличная». И мне вдруг захотелось, чтобы именно ему, вот этому почтальону, было дано право все решать, казнить и миловать. Я подошел к большой усадьбе, ее белая стена отбрасывала мне прямо в глаза лучи солнца. Дома было не видно — наверное, он прятался где-то за кипарисами, узкими свечками тянувшимися к небесам. Огибая стену, я вдруг очутился перед решетчатыми воротами. На столбе висел большой желтый лист бумаги, на котором жирными черными буквами было написано:
Граждане Фуйяка!
Нынешний мэр Морель принимал у себя немцев.
До 1943 года он вел с ними дела.
Граждане!
В ближайшее воскресенье вы пойдете на выборы. Голосуйте против списка недобитых!
Голосуйте против списка мошенников!
Не допустим, чтобы нашим краем, славным своим виноградарством и виноделием, руководили вишистские прихвостни!
Воззвание было совсем свежее — видимо, утром наклеили. Немного поколебавшись, я все-таки решил, что не имею права пренебрегать никем, а потому вошел в ворота и зашагал по аллее. Она была усажена кипарисами и аккуратно подстриженными кустами, а по сторонам раскинулись газоны, украшенные цветочными клумбами. Аллея вела к красивому современному трехэтажному дому с большими окнами и террасой, лестница с нее спускалась к небольшому прудику. Над окнами нависали оранжевые тенты, а в пруду наверняка плавали золотые рыбки. Кипарисы окружали дом со всех сторон, заслоняя вид на виноградники и пологие холмы. По лестнице медленно поднимался лакей, похожий в своем полосатом черно-желтом жилете на лысую осу. Подойти поближе я не успел — меня остановил прозвучавший совсем близко мужской голос:
— Поймите, Мадлен, в жизни нельзя упускать благоприятные случаи.
Свернув
— И все-таки, Андре, лучше бы вам не ввязываться. Ситуация довольно неприятная.
— Но это уникальный шанс! Грех не воспользоваться. Вы же знаете, в каком я затруднительном положении. А тут, если повезет, я в воскресенье пройду на ура. Только представьте себе, что напишут в газетах: мэр Фуйяка вступил в схватку с беглым предателем и задержал его.
Дама поставила чашку на поднос и поднесла руку к груди:
— Что за выражения, боже правый! И потом, этому несчастному, говорят, шестьдесят семь лет.
— Плевать мне, сколько ему лет, я тоже не мальчик. Налейте мне еще кофе.
— Съешьте хоть бутерброд! Или вы собираетесь носиться по всей округе на пустой желудок?
— Я на взводе, не хочется есть. Подумать только! За пять дней до выборов, и как раз тогда, когда мои враги откопали эту смешную историю с поставками — погоди, мерзавец Вотрен, ты у меня еще попляшешь! — мне вдруг предоставляется возможность показать всем этим людям, за кого я стою и с кем борюсь и боролся всегда…
Он поставил чашку на стол. Разрез на спине трепетал от возбуждения.
— Если я после этого не выиграю, пусть меня повесят! И уж тогда гаденышу Вотрену… ладно, не будем забегать вперед. Мне пора. У нас есть туфли этого, который в бегах. Я позвонил в полицейское управление, чтобы прислали собак-ищеек. У них, кажется, есть две специально обученные для таких вещей, немецкие трофейные. Вот и посмотрим, на что они годятся. В мэрию еще надо заскочить. Я созвал всех, от РПФ [17] до коммунистов. Заткну им рты этаким мощным призывом к единству, они у меня попомнят, говню…
17
РПФ(от фр. RPF, Rassemblement du peuple frangais) — Объединение французского народа, политическая партия, созданная де Голлем в 1947 г.
— Андре!
— Простите, дорогая, я немножко не в себе. Но дело ведь не только в выборах — задета моя честь!
Он поцеловал жену в лоб и скрылся за домом, а через несколько секунд мимо меня проехала по усыпанной гравием дорожке черная машина. Той же аллеей я вернулся к воротам. Меня не оставляло ощущение, что все это мне приснилось, я был ошарашен, сбит с толку и все думал: то, что я услышал, было сказано людьми, существами, у которых есть сердце, лицо, руки, как же после этого защищать одного из них? Никогда еще я не был так близок к тому, чтобы бросить все это, пойти в полицию и выдать старикана. Не стоят они того, чтобы их защищали. Единственное, что поддержало мой ослабший дух, — это раскинувшийся вокруг такой человечный, улыбчивый, светлый французский пейзаж, земля, неумолчным хором цикад поющая песнь надежды — надежды, которую людям просто не под силу обмануть. И я сам волей-неволей заражался ею, она заставляла меня не сворачивать с пути: ну невозможно же, чтобы такая благодать не нашла воплощения хотя бы в одном исполненном жалости лице. Я обогнул усадьбу и вошел в сад, начинавшийся сразу же за последними рядами лоз. Какой-то человек в рубахе пил воду у колодца среди яблонь, с него градом катил пот.