Большая Игра против России: Азиатский синдром

Хопкирк Питер

Два лидера мятежников, занимавших высокое место в списке Конолли, довольно скоро погибли при весьма таинственных обстоятельствах, и немедленно поступили требования награды. В одном случае мужчина уверял, что лично застрелил одного из вожаков, в то время как другой настаивал, что задушил того же смутьяна во сне. Мохан Лала их истории не убедили, и деньги выплачены не были. Кашмирец заявил, что заплатит за головы, а претенденты на награду голов убитых мятежников не представили. Гибель двух вожаков не принесла существенного облегчения положения осажденного гарнизона. Внезапная брешь в рядах руководителей мятежа не ослабила решимость, да и не разобщила восставших. Тут еще вдобавок разнеслась весть, что Мохаммед Акбар Хан, любимый сын сосланного Дост Мохаммеда, уже выехал из Туркестана и собирается возглавить полномасштабное восстание против англичан и их марионеточного правителя. Этот пламенный принц-воин поклялся свергнуть Шуджаха, вышвырнуть из страны

англичан и восстановить трон отца.

В лагере тем временем дела шли все хуже. Поступали сообщения о захвате мятежниками отдаленных английских постов, о крупных потерях, в том числе и о полностью вырезанном полке гуркхов. Множество офицеров было убито, другие оказались ранены, среди них герой Герата майор Элдред Поттинджер. В тот год жестокая афганская зима началась гораздо раньше, чем обычно, и продовольствие, вода, лекарства и моральный дух быстро пошли на убыль. Отваги у гарнизона хватило на одну крупную вылазку, но завершилась она оскорбительным и дорогостоящим поражением и паническим бегством английских и индийских подразделений на исходные позиции. Кайе вынужден был назвать его «позорным и пагубным». Это произошло 23 ноября, когда афганцы внезапно вытащили два орудия на вершину господствующего над английскими позициями холма и начали бомбардировать переполненный лагерь.

Даже генерал Элфинстон, который до тех пор израсходовал больше энергии на ссоры с Макнаггеном, чем на борьбу с врагом, не смог игнорировать эту угрозу. Он приказал отнюдь не пышущему энтузиазмом бригадиру атаковать врага сводным отрядом пехоты и конницы. Успешно захватив холм и заставив замолчать орудия, бригадир взялся за захваченный врагом кишлак у подножия. Но дела пошли не надлежащим образом. Вопреки давнему и непреложному порядку, который предписывал, что пушки всегда следует использовать парами, бригадир приказал — возможно, из стремления обеспечить большую мобильность — взять только одно девятифунтовое орудие. Сначала крупная картечь этого орудия нанесла значительный урон афганцам, захватившим кишлак, но скоро орудие начало перегреваться и вышло из строя как раз в то время, когда было больше всего необходимо.

В результате атаку пришлось прекратить и от кишлака отойти. Тем временем афганские командиры послали на помощь своим товарищам, которые подверглись сильному натиску, крупное соединение кавалерии и пехоты. Видя опасность, бригадир сразу перестроил свою пехоту в два каре, сосредоточив конницу между ними, и ожидал вражеского нападения, уверенный, что тактика, которая принесла победу в битве под Ватерлоо, покажет полную эффективность и здесь.

Но афганцы держались на расстоянии, открыв интенсивный огонь по плотно скученным английским каре из своих длинноствольных фитильных ружей, или джезелей. Как с тревогой поняли солдаты, оказавшиеся в своих ярко-алых мундирах легкими мишенями, их короткоствольные мушкеты оказались неспособны поразить врага: пули не долетали до цели. В таких ситуациях выручала артиллерия, выкашивая бреши в рядах афганцев, а конница делала все остальное. Однако, по наблюдению Кайе, оказалось, что «эти несчастные люди прокляты Господом» — их единственная девятифунтовка была все еще слишком раскалена, чтобы использовать ее без риска взрыва, а тем временем множество бойцов уже пали под пулями афганских стрелков. Более того, к ужасу тех, кто наблюдал за сражением из лагеря далеко внизу, крупный отряд противника начал подбираться к ничего не подозревающим англичанам по оврагу. Мгновением позже афганцы выбрались из укрытия и с дикими криками кинулись на противников, которые бросились бежать. Бригадир приказал горнистам трубить сигнал «Стой» и сам проявил замечательную храбрость, лично схватившись с врагами. Бегство было остановлено, офицеры сформировали сомкнутый строй, при поддержке кавалерии повели солдат в штыковую атаку, остановили и опрокинули врага. Затем наконец-то заговорила 9-фунтовая пушка, и афганцы были все-таки отброшены и понесли тяжелые потери.

Однако триумф англичан оказался недолгим. Афганцы быстро усваивали уроки. Они сосредоточили огонь своих джезелей на артиллеристах, сделав почти невозможным использование орудия. Одновременно, оставаясь вне досягаемости огня британских мушкетов, они продолжали методичный расстрел истощенных отрядов, повергая остающихся в живых в смятение. И наконец очередная группа афганцев снова незаметно подобралась по оврагу и неожиданно накинулась на солдат, испуская дикие крики и сверкая длинными ножами, в то время как их напарники поддерживали плотный непрерывный огонь из почти невидимых позиций за камнями. Этого английские и индийские части не выдержали. Они пустились в беспорядочное бегство и укрылись в лагере, полностью оставив холм и бросив раненых на неизбежную гибель.

«Бегство английских войск было всеобщим, — писал Кайе. — Спутанная масса пехоты и конницы, европейских и туземных солдат стремилась попасть за стены лагеря ». Попытки генерала Элфинстона и его штабных офицеров, наблюдавших за сражением с английских позиций, сплотить их и повернуть

назад против афганцев оказались безуспешны. Они потеряли все, потеряли мужество и дисциплину, не говоря уже о трех сотнях своих товарищей. Как холодно выразился Кайе: «Они забыли, что были английскими солдатами». Афганцы преследовали отступающих на такой дистанции, что из лагеря нельзя было использовать орудия без риска поразить своих. «Если бы торжествующий враг продолжил преследование, — отмечает Кайе, — они бы ворвались в лагерь и вырезали весь гарнизон». Но каким-то чудом они остановились, очевидно, по приказу своего командующего, и вскоре отступили. «Они казались удивленными своим собственным успехом, — отмечал один молодой офицер, и после того, как искромсали оставленные на холме тела, с ликующими криками вернулись в город».

* * *

На следующий день неожиданно для англичан афганцы предложили перемирие. К тому времени к восставшим присоединился встреченный восторженными криками Мохаммед Акбар Хан, приведший примерно 6000 воинов. Теперь силы мятежников составляли примерно 30 000 солдат пехоты и конницы, превосходя таким образом английские войска по численности примерно в семь раз. Несомненно, располагая таким подавляющим преимуществом, Акбар мог бы в отместку за ниспровержение отца поголовно истребить весь гарнизон. Однако Акбар понимал, что если он намерен вернуть отцу трон, то следует действовать осторожно, поскольку Дост Мохаммеда англичане все еще надежно удерживали в Индии в своих руках. К чести Макнагтена следует признать, что он понял: выбор невелик — или вести переговоры с афганцами, или гарнизон будет уничтожен, или погибнет от голода. Но прежде чем приступить к переговорам, он потребовал от Элфинстона письменного заявления, объявляющего их положение, в военном смысле слова, не безнадежным, поскольку до прибытия подкрепления, якобы идущего из Кандагара, остались считанные дни. Он все еще питал надежду на спасение своей карьеры и стремился возложить вину за их затруднительное положение на непригодность Элфинстона в качестве командующего и малодушие войск.

Генерал должным образом обеспечил его всем, что требовалось, вместе с рекомендацией, как вести переговоры с афганцами. Длинное перечисление бедствий гарнизона (которые Макнагтен уже хорошо понимал) заканчивалось таким образом: «Продержавшись здесь свыше трех недель в осадном положении, при явной нехватке снаряжения и фуража, ослаблении наших войск большим количеством раненых и больных, трудностью обороны обширного и неудачно расположенного военного лагеря, который мы занимаем, с наступлением зимы, когда коммуникации перерезаны и вся вооруженная страна против нас, полагаю, что далее удерживать наши позиции в этой стране невозможно». Беспросветность генеральской оценки усугубляли дополнительные сведения, про которые он только что услышал. Первое — Акбар предупредил, что любой афганец, уличенный в продаже англичанам амуниции или продовольствия, будет немедленно казнен. Второе — вожделенная спасательная экспедиция с юга остановлена тяжелыми снегопадами и не сможет этой зимой добраться до Кабула.

Вооружившись мрачным прогнозом генерала, Макнагтен принялся составлять срочную депешу лорду Окленду, расписывая серьезность ситуации и ответственность за нее военных, которых он обвинял в трусости и неумении. «Наши запасы продовольствия иссякнут через два-три дня, и военное командование настоятельно убеждает меня сдаться, — написал он и добавил, демонстрируя скорее позу, чем отвагу: — Но до самого последнего момента я на это не пойду». Он все еще был убежден, что сможет перехитрить афганцев, играя на разногласиях, которые, как он знал, существуют среди их вождей. Поэтому в ответ на предложение перемирия он попросил прислать делегацию для обсуждения условий и сроков. Во время переговоров происходили невероятные сцены: толпы вооруженных до зубов афганцев перебирались через невысокие стены лагеря и устраивали братание с солдатами английских и индийских частей. Многие приносили свежие овощи, которыми угощали тех, кого пытались убить несколько часов назад. Сначала даже возникли опасения, что в овощи упрятаны какие-нибудь шипы и колючки или что они отравлены, но осторожная экспертиза показала необоснованность подозрений.

Для начала ведущие переговоры афганцы потребовали выдачи шаха Шуджаха, разумно гарантировавшего свою безопасность мощными стенами и валами Бала Хиссара. Они обещали сохранить ему жизнь (хотя, по слухам, намеревались ослепить его, дабы впредь он никогда не представлял угрозы престолу). Затем они потребовали, чтобы все британские войска в Афганистане, сложив оружие, сразу же убрались в Индию, а Дост Мохаммед в то же самое время вернулся в Афганистан. И чтобы не было обмана, они намеревались задержать британских офицеров и их семейства как заложников, пока все войска не покинут страну, а Дост Мохаммед не вернется благополучно в Кабул. Само собой разумеется, эти требования для Макнагтена были совершенно неприемлемы. Эйфория и братания тут же прекратились — стороны прервали переговоры, да еще и поклялись сердито, что снова начнут военные действия.