Большая игра Слепого
Шрифт:
«Я узнаю тебя», – подумал Сиверов, и тут же в его голове прозвучал голос, принадлежавший ему прежнему:
– А я тебя – нет!
– Не обманывай ни меня, ни себя, мы одно целое – я и ты.
– Ты хочешь убедить себя в этом, но это не так. Ты и я не можем быть одним целым, ты стал другим за те годы, что прошли, пока мы не встретились лицом к лицу. Ты вспоминал обо мне, но не был мной.
От этого странного диалога душу Глеба обдало холодом, хоть он и понимал, что это всего лишь сон.
– Да, я стал немного другим. Но другим становится любой, кто живет. Уходят друзья,
– Я не о том, – мысленно отвечал ему непохожий на него двойник-отражение. – Ты только думаешь, что остался прежним.
– Я стараюсь не думать об этом.
– А зря – Что толку, если ничего уже не изменить, если жизнь – твоя, моя – сложилась по-другому.
– Ты не жалеешь о том, что могло случиться, и не случилось?
– Но тогда бы не случилось того, что уже произошло со мной.
Мужчина в зеркале усмехнулся:
– Ты имеешь в виду Ирину, твоего сына?
– Да.
– А не хочешь посмотреть на ту женщину, которую ты не встретил, на того ребенка, который не родился лишь потому, что ты стал другим?
– Нет, – твердо ответил Глеб.
– Зря. Может, ты понял бы, что сделал не правильный выбор. Даже если ты не хочешь, все равно увидишь их, – сказал собеседник, отдаляясь от Сиверова в холодном зеленоватом стекле зеркала.
На Сиверова накатил страх, леденящий, парализующий, какой испытываешь только во сне. Его хватило лишь на то, чтобы крепко-крепко зажмуриться и ничего не видеть. Он понимал, что сейчас перед ним в зеркале проходят картины той жизни, которую он должен был прожить, но не прожил, сменив ее на свою теперешнюю жизнь.
И тут кто-то тронул его за плечо. Сиверов от этого прикосновения вновь понял, что видит сон, а не реальность. Он чувствовал, что проснулся, но не решался открыть глаза, боясь, что увидит запретное, увидит все, что потерял, даже не успев найти.
– Глеб, что с тобой? – говорил встревоженный голос Ирины, в котором слышались нотки плача.
Он с усилием поднял веки, увидел залитую желтоватым светом комнату, такую маленькую после огромных залов из его сна. Ирина с тревогой смотрела на него.
– Ты стонал во сне.
– Да?
– У тебя что-то болит?
Глеб усмехнулся:
– Нет, все в порядке.
– Нет, ты меня не обманешь, что с тобой случилось во сне?
– Все хорошо, – Сиверов приподнялся на локте и обнял жену.
– У тебя было такое странное лицо, я почти не узнавала тебя…
– Ирина, что ты городишь? Как может человек быть непохожим на самого себя? Неужели бы ты меня не узнала? Смешно.
– Этого я и испугалась. Ты был другим… Наверное, глупо звучит, но я не ошиблась, правда!..
Быстрицкая говорила взволнованно, торопясь, глотая слова, и не выпускала руку Глеба, словно боялась его потерять.
– Не говори глупостей. Малыш уже спит?
– Да.
– Ложись и ты.
– Мне страшно, – прошептала Ирина.
– Не думай о плохом, я же здесь, и мы вместе.
И тут же Сиверов понял, он сказал не то, что следовало, ведь завтра его не будет. Еще не раз ему придется исчезать и возвращаться…
– Спи, спи, – он гладил Ирину по волосам, по спине, чуть ли не силой уложил ее и уговаривал уснуть. Постепенно
Быстрицкая еще спала, когда Глеб покинул квартиру. Он не стал будить жену, понимая, что от этого расставание станет еще более тягостным.
– До встречи, – прошептал он.
Как всегда. Слепой не воспользовался лифтом, а сбежал по лестнице. Настывшая за ночь машина встретила его холодом и изморозью на руле. Но через пять минут работы мотора горячий воздух, льющийся из-под пластмассовых решеток автомобильной печки, заставил Глеба Сиверова веселее взглянуть на жизнь. Как-никак, стояла весна, а значит, впереди маячили более теплые, более долгие, чем сейчас, дни. На душе всегда веселее, если знаешь, что впереди перемены к лучшему.
Все, что нужно, было у Сиверова в сумке, по принципу «все мое ношу с собой». На этот раз он не брал ни оружия, ни специальной аппаратуры. Из всех чудес техники при нем были лишь электронная записная книжка и пейджер для связи с Потапчуком. Направление в больницу генерал сделал самое настоящее, чтобы в психиатрической лечебнице никому и в голову не пришло, что Сиверов не их пациент, а агент ФСБ.
Улицы города уже наполнились машинами, пешеходами. Начинался обычный деловой день. Глеб свернул между двумя пятиэтажными домами и выехал к проволочному забору платной стоянки, устроенной на месте бывшего склада. Место на стоянке было уже оплачено, у Сиверова имелся талон.
Сторож, недовольный тем, что его потревожили, поднял шлагбаум, и Сиверов въехал на территорию.
– Девяносто пятое место, – сторож поскреб короткими пальцами небритую щеку, – это туда, – и махнул рукой в дальний конец стоянки.
Глеб провел автомобиль между рядами машин на приличной скорости и, резко притормозив, вывернул руль. Машина с заблокированными колесами буквально вползла юзом на небольшую площадку, не задев соседние автомобили.
– Ловко, – покачал головой сторож, впервые видевший такой способ парковки, хотя клиенты попадались здесь всякие.
Глеб запер машину, закинул сумку на плечо и насвистывая, быстрым шагом вышел на улицу, унося с собой квитанцию.
Дворами Сиверов вышел к лечебнице. Ее окружал казавшийся бесконечным бетонный забор, грозно ощетинившийся колючей проволокой. Преграда чисто символическая, подумалось Глебу. При желании раздвинуть, подперев палками, два ряда колючки и залезть на забор было плевым делом.
Пройдя вдоль забора метров двести, Глеб Сиверов свернул вправо и оказался у застекленных дверей, ведущих в больницу. Мощная пружина сопротивлялась, словно не желала, чтобы Сиверов оказался по ту сторону двери. В коридоре пахло хлоркой, и казалось, сам воздух напоен здесь страхом. Лица медиков, попадавшихся Сиверову навстречу, не отличались приветливостью. На любого человека, оказавшегося здесь без белого халата, они смотрели, что называется, «как солдат на вошь».