Большая книга ужасов – 39
Шрифт:
– Да, для ужина при свечах явно неподходящий момент, – вздохнула я.
– А вот я бы не отказалась сейчас поужинать, – вздохнула в ответ Маша.
Признаться, я тоже довольно проголодалась, но велела Марии:
– Рассказывай, что вы со мной дальше творили.
Мы задули свечи, и Никитина продолжила:
– Значит, так, свечи она зажгла, чашу эту на длинной ножке откуда-то достала, в чашу воды налила и поставила в изголовье. Затем протягивает мне молитвенник и велит читать за упокой души твоей. У меня глаза на лоб полезли. Я подумала, что ослышалась. Спрашиваю: «Что читать?» А она и говорит, что силы нельзя тянуть из мертвого человека,
– Машка, ты же меня чуть на тот свет не отправила! Я же тебе и ведьму эту описывала, и комнату ее, и клюку! Как ты не догадалась! – начала я ругать Никитину.
– Ну, знаешь, я же хотела как лучше! Я помочь!..
Мы снова замолчали.
– А времени уже почти десять, и дома сейчас все пьют чай. Даже Даниил, – уныло отозвалась Никитина.
– А холодильник у этой ведьмушки имеется? – поинтересовалась я, прислушиваясь к урчанию в своем животе.
– Да стоит там, на кухне.
Мы посмотрели друг на друга и одновременно произнесли:
– Пошли к нему!
Глава 6
Метлы делятся на летательные и подметательные
Кухня была как кухня. Без всяких колдовских штучек: стол, плита, мойка, шкафчики, белый холодильник дребезжал в углу. Правда, холодильник встретил нас неприятным отсутствием изобилия. Говоря точнее, он был почти пуст. На полках валялся один зеленый слегка увядший огурец, рядом с ним сиротливо пристроилось полпачки масла.
– Да-а, ведьмочка, видимо, на диете сидит, – вздохнула Маша.
– Странно тогда, что здесь сливочное масло. Видать, она телик не смотрит, реклама же сто раз на дню говорит, что сливочное – это чистый холестерин! Он абсолютно противопоказан ведьмам, желающим омолодиться. Надо покупать какое-нибудь специальное масло, диетическое…
– Может, у нее хоть сухарики есть? Надо в шкафчиках поискать!
Мы продолжили поиски еды, заглядывая во всевозможные банки и пакеты. Но в одном пакете была обычная мука, в другом какой-то серовато-синий порошок, в третьем вообще песок (не сахарный, а речной, наверное, у этой карги поваренная книга была с Данилкиными рецептами). В красненькой банке в горошек с надписью «Мука» были лягушачьи шкурки, а в жестяной коробке хранились какие-то корни. Еще нам удалось обнаружить ножи, вилки, ложки, тарелки, две пустые кастрюли, сковороду, большую чашку в сердечках и батон белого хлеба.
– Поедим это лакомство? – спросила меня Маша.
Я недоверчиво пощупала батон и понюхала масло.
– А вдруг они отравленные? – боязливо предположила я.
– Все может быть, – философски согласилась подруга по голодовке. – Значит,
За окном смеркалось. Грядущая вслед за вечером ночь не сулила никаких радостных перспектив, и, погладив свой урчащий живот, я сказала:
– Хотя я и не против поужинать.
Машка радостно согласилась, и мы сделали бутерброды с маслом.
– А табуретки у нее где? – оглядела я кухню. – Или у ведьм принято лежать на столе, а сидеть на полу?
– Может, под столом стоят? – предположила Манюня и приподняла скатерть в цветочек, свисающую почти до самого пола.
Но табуреток мы не увидели, а увидели бутылку шампанского. И так как ни чайника, ни бутылок с лимонадом, ни банок с компотом в доме обнаружено не было, а воды из-под крана нам не хотелось, пришлось пить шампанское.
Уютно устроившись под столом и отгородившись скатертью от окружающего мира, мы уплетали бутерброды и запивали их шампанским из единственной кружки, которая была у хозяйки квартиры. Настроение наше улучшилось (наверное, от еды).
– А я придумала, как нам отсюда выбраться! – важно сообщила мне Мария, делая очередной глоток. – Мы сейчас допьем шампусик, а потом швырнем бутылку на улицу, она разобьется, на нас обратят внимание и выпустят!..
– Я бы с удовольствием запустила этой бутылкой в голову старой карге. Манюня, ты представляешь, вот стоим мы первого сентября на линейке, собираемся в первый раз в десятый класс, все девочки вокруг такие молоденькие, с бантиками…
– С какими еще бантиками?
– Да неважно, – отмахнулась я. – С беленькими бантиками, с зелененькими, главное, что все такие миленькие, юные, свежие, а среди них красуюсь я – личико, как у шарпея – все в складках, ну, в морщинах то есть, скрюченные ноги спрятаны под длинной юбкой. Интересно, вырастет ли у меня горб?
– Иришка, как же мне тебя жалко! – запричитала Машка. – Ты же такая хорошенькая. Такая красивая… была. А как тебе шло то желтое короткое платье! Бедняга, ты же его больше никогда не наденешь! Что же оно, так и будет пропадать, без дела в шкафу болтаться, пока его моль не съест? Может, в моем шкафу ему будет уютней?
– Ой, Машуха, как ты за меня переживаешь! Я так тронута твоей… Будь здорова.
– Спасибо, Иришенька, но это не я чихнула, а ты.
– Ой, Манюшик, похоже, ты немножечко пьяная. Ну вот, опять. Будь здорова, дорогая!
– Спасибо, милая, но только я не чихала. Это ты немножечко пьяная, поэтому и не замечаешь, как чихнешь сама!
– Нет, Манюнчик, я не пьяная, и я не чихаю, – уверенно сообщила я Никитиной.
– Да? – подруга растерянно похлопала глазами. – Ну, значит, это чихает кто-то другой.
– Верно, – согласилась я с Машиным выводом и еще раз отхлебнула из кружки. – То есть как, «кто-то другой»?! Нас двое в этой квартире: ты и я!
Мы уставились друг на друга.
– А-апчхи! – услышали мы, наконец-то убедившись, что чих не принадлежит ни одной из нас. – А-апчхи! – повторилось снова.
Я осторожно приподняла край скатерти и огляделась по сторонам. На подоконнике раскрытого кухонного окна сидела молодая женщина в темном длинном платье с разрезами почти до пояса, у глубокого декольте была приколота брошка в виде паука, в черных волосах поблескивала серебряная гребенка с какими-то камушками, на запястьях переливались многочисленные браслеты. А в руках женщина держала… метлу!
– А-апчхи! – еще раз чихнула гостья и вытерла нос кружевным платочком.
– Кто там? – шепотом спросила Маша.