Большая книга ужасов 63 (сборник)
Шрифт:
Вальтер чиркнул спичкой – и… и в тот же миг вспыхнул, вспыхнул весь, с ног до головы! Коротко, бурно рванул загоревшийся коробок в его руке, и клочок черно-сине-красного пламени – все, что осталось от Вальтера! – упал наземь… упал на паутину, которой было затянуто все вокруг Омиа-мони… и огонь побежал, побежал, побежал к Дереву Душ, заключая поляну в пылающее кольцо.
– Нет! – закричал Никита, закричало все существо его: – Нет!
Надо погасить огонь. Надо спасти Омиа-мони!
Он рвался, пытаясь вырваться на волю, но
И этой дрожи отозвалось легкое гудение бубна, спрятанного в кармане куртки.
– Таонг-танг! – услышал Никита – и не поверил себе. – Таонг-танг!
Сначала тихо. Потом громче и громче:
– Таонг-танг! Кодиар-кодиар! Динг-динг! Дэву!
Колдовские шаманские звуки!
Каменные узы распались.
Никита даже не сразу понял, что произошло, упал… но тотчас сообразил, что свободен, – и кинулся к огню, который был уже совсем близко от Омиа-мони.
Стянул куртку и принялся бить ею по жадному пламени. На траве остались черные пятна ожогов.
Шапка свалилась, куртка плавилась в руках – в ней было слишком много синтетики! Никита отшвырнул ее, стащил толстовку от спортивного костюма и снова начал хлестать по огню. Он бил его руками, топтал, готов был давить его всем телом. Раздирал горло в кашле, задыхался, но не останавливался.
И огонь погас!
Не веря глазам, Никита огляделся – и рухнул на траву, переводя дыхание.
Он не думал ни о чем – он просто дышал. Сильно пахло гарью, но больше ничего и нигде не дымилось. Дуэнтэ дегдэ – лесной пожар – был побежден.
Вдруг что-то защекотало в носу, Никита чихнул. Какая-то паутинка залетела…
Паутинка?!
Он вскочил. Да ведь Омиа-мони по-прежнему опутан паутиной! И сохнут, сохнут нижние ветви, и превратились в комки паутины гнездышки душ…
Никита вскочил и принялся оттаскивать от кедра сухие ветви. Их было много, и паутина взвилась густым белым облаком от его резких движений и опутала верхние ветви.
Да что ж это – еще хуже стало?!.
Никита остановился. Он бессилен один справиться со смертью!
Огляделся.
Тишина тайги смотрела на него.
Да почему же никто из этих шаманов и разных предков даже пальцем не шевельнет?!
Если бы Никита знал какие-нибудь заклинания, он просил бы сейчас помощи у зверей, птиц, облаков!
А вдруг они отзовутся, если позвать? Прилетят на песню бубна?
Бубен! Где он? Где заветный шаманский унгчухун, что поет: «Таонг-танг! Кодиар-кодиар! Динг-динг! Дэву!»
Где-то же Никита его бросил?..
Он огляделся – и с трудом разглядел среди пятен сгоревшей травы обугленные обломки пялец, на которые мама когда-то натянула его «рубашку» – по старинному шаманскому обряду.
Бубен сгорел.
– Что ж я наделал?! – в отчаянии прошептал Никита.
Все. Он больше не шаман. Предок Ворон ведь
– Пока у тебя есть унгчухун – ты настоящий шаман!
Ударь в него – и предки помогут тебе.
Но теперь бубна у Никиты нет. Теперь он никто. Он больше не шаман! Он никого не сможет позвать на помощь.
Что же делать?! Разве ему справиться с этим обилием паутины, с этой белой летучей смертью?
Если бы Сиулиэ была здесь… Она бы помогла!
И вдруг почудилось, будто рядом зазвучал знакомый веселый голос:
«Ничего не бойся, Никитой! Мэрген ты или нет?!»
– Мэрген, мэрген, – тяжело вздохнул Никита и кое-как двинулся вперед.
Он по одной оттащил покрытые паутиной ветки обратно к мертвому дереву и принялся обирать паутину со ствола и длинных игл кедра.
Паутина была очень липкая, забивала ноздри, мешала дышать, склеивала ресницы. Он как-то вдруг страшно устал, пальцы бессильно скребли кору, а паутина не снималась…
Никита прижался к стволу Омиа-мони, обнял его, но ноги не держали. Он медленно сполз на землю и почувствовал, что больше ему не встать.
Стало так тихо, словно паутина приглушила все звуки. И в этой белой, мутной тишине вдруг раздался громкий, почти оглушительный грохот бубна – настоящего шаманского бубна.
Они исходили из глубины тайги:
– Таонг-танг! Кодиар-кодиар! Динг-динг! Дэву!
Колдовские звуки понеслись над тайгой – и словно свежим ветром повеяло над ней! Потом раздался шум… тайфун шел по земле и по небу?
Нет, это летели птицы. Десятки птиц! Они подлетали к Омиа-мони, хватали клювами мертвящие паутинки – и уносили обратно к лиственнице-мугдэкен.
И вот уже Дерево Душ очищено от паутины… Но по-прежнему сухи его нижние ветви, желты иглы, тускла кора, и сияние золотых шишек – гнездышек душ – померкло.
Послышался гулкий топот.
Затрещал подлесок.
Вырвались на поляну звери – десятки зверей! Изюбри, волки, кабаны, медведи, зайцы, тигры… Белки-летяги перенеслись на ветви кедра словно на крыльях. Звери прижимались к сухим иглам, потускневшему стволу и померкшим шишкам – и великое Дерево Душ, которое тысячелетиями питало своей силой тайгу, теперь с благодарностью принимало помощь этой тайги.
Живое сияние вернулось к нему, и ветер, поднятый крыльями птиц, очистил небо, и солнце снова прилегло в развилинах ветвей…
Никита вдруг почувствовал, что кто-то тормошит его, заставляя встать. Повернул голову – и встретился взглядом с глазами тигренка!
Того самого…
Они были не злыми, не испуганными: светлые-светлые, зелено-желтые, совсем детские глаза. В них играли солнечные зайчики, как на мелководье, и Никита слабо улыбнулся.
Тигренок все тыкался в него усатой мордочкой и мягкой лапой, и наконец Никита с превеликим усилием поднял себя на ноги, вздохнул полной грудью – ах, как же легко дышалось теперь на поляне! – и огляделся.