Большая Красная Кнопка
Шрифт:
– Вперед.
– Но…
– Вперед! – рявкнул я.
Подкинул его вверх, Егор повис, поглядел на меня.
– Ползун рядом, – прошептал он. – Уже совсем…
– Лезь!
Егор лез, топтал мое плечо ребристыми рантами ботинок. Пена почувствовала, что добыча ускользает, зашевелилась, заспешила, потянулась ко мне с морозным скрипом.
А Егор никак не мог подняться. Уцепился за спинку, пальцы соскальзывали, подтянуться не получалось. Кольцо смыкалось.
Метра два. Егор сорвался, заорал. Я успел его подхватить.
– Лезь!
Снова ступенька,
Пена захватила меня по щиколотки. Я ожидал жара, почему-то представлялось, что дрянь эта будет горячей. Или холодной. Что она прочувствуется. Ничего. Пена как пена. Я собрался, подпрыгнул, вцепился в решетку и стал на руках подниматься.
Влезли в вагон, перебрались в другой, бухнулись на скамейки, и только тут проняло. Правую ногу, отмороженные пальцы пощипывало. Прихватило. Я откинулся и стал стаскивать ботинок. Ботинки у меня из двойной кожи, а между ней еще особый студень, вроде как охлаждающе-согревающий, что совсем не помешало мне пальцы отморозить. А ботинки от пены помогли. Верхнюю кожу съело почти по кругу, а там, где были пальцы, прожгло еще и нижнюю. Наружу выставились проплавленные портянки, между которыми чернели пальцы.
Боль не чувствовалась. Пока.
– Здорово… – прошептал Егор. – Надо перебинтовать.
– Надо.
Я достал китайский кривой нож. Кожа ботинка скукожилась и обжала ногу с неожиданной крепостью, вряд ли получится снять. Пришлось резать. Нож у китайцев оказался тупой и с неудобной рукоятью – пальцы надо было вставлять как бы внутрь, и резал плохо, больше пилил, продрался до подошвы с трудом, чуть пальцы не выломал.
Захотелось пить. Егор сунул бутылку.
Нехороший признак, когда пить хочется. Воспаление. Но я все равно попил, мелкими глотками.
Напротив, на желтом сиденье, развалился мертвец. Не скелет, мертвец, хорошо сохранившийся труп в бархатном жилете и дурацкой шляпе. Жилет и шляпа были изъедены сверчками, кое-где через материю проросли трогательные фиолетовые цветочки, в коричневых руках этот оригинальный человек держал трость с головой крокодила.
Странно. Ведь даже трупы у нас баловливые, а этот как умер, так и не встал. Возможно, Гомер прав, бродить отправляются только грешники. Праведники же усыхают. Или, напротив, разлагаются быстро, для безобразий не остается плоти. Наверное, летучие китайцы об этом имели научную информацию, жаль, что нельзя с ними поговорить.
– Даже глаз сохранился, – прошептал Егор. – Блестит…
Забавно. На лице покойника действительно поблескивал глаз.
– Смешно, – сказал я. – Робот, что ли?
Егор хотел потрогать, не решился. Выглянул наружу.
– Не уполз туман-то, – сказал он. – Тут, сидит. Или лежит. Прямо под нами.
– Плюнь в него, – посоветовал я.
Егор плюнул.
– Опять не уполз.
– Это жаль.
Я закрутил бутылку и вытряхнул ногу из ботинка.
– Ого… – Егор покачал головой.
Действительно ого. Пальцы почернели. Некроз. Гангрена. Но это еще не все: кончики были
– Надо помазать… – неуверенно сказал Егор.
– Соплями? – осведомился я.
Снизу ударило, вагоны простонали железом, землетряс.
Голова у мертвеца дернулась, глаз вывалился и покатился. Стеклянный.
Почему-то это обстоятельство Егора потрясло. Он поднял глаз, стал его разглядывать, дышать в стеклянный зрачок, протирать о куртку, перекидывать из руки в руку. А потом он стал думать про этот глаз. Вслух, разумеется. Как это – носить в голове стеклянный глаз, почему ему не сделали новый, при каких обстоятельствах был утерян настоящий… Мне не очень хотелось обсуждать чьи-то посторонние, к тому же еще и стеклянные глаза, мне предстояла серьезная операция, а тут чей-то посторонний стеклянный глаз…
Да и настроение было злое, давно не испытывал такого. В виски била свирепая кровь, хотелось кого-нибудь убить, а потом хорошенько отоспаться. Я развел костерок из окрестной пластмассы, протер нож спиртом, затем прокалил на огне. Затем еще раз протер – пластмасса коптила. В наших условиях не стоит пренебрегать обеззараживанием.
Пошевелил пальцами, попробовал растопырить. Шевелиться шевелились, но растопыривались не очень. Надо резать, однозначно.
– А может, не надо все-таки? – спросил Егор.
– Надо.
– А Алиса? Почему пальцы-то не выздоровели?
– Выздоровели, – возразил я. – Но не на всех ногах. Не повезло.
– Ты что, вот так возьмешь и отрежешь?
– Ты хочешь мне помочь?
Егор помотал головой.
– Я так и думал.
Тянуть нечего, я взял нож, приставил к ступне, ударил подвернувшейся железкой.
Не так больно, как боялось. Пальцы отвалились. Два. Поднял, посмотрел, кинул в костер. Полил рану спиртом, прижег.
– Теперь ты Беспалый, – с уважением сказал Егор.
Я чуть не рассмеялся – для того, чтобы завоевать уважение, мне пришлось отрезать пальцы. Как все просто. На самом деле просто, взял и отрубил еще один, под корень, чтобы наверняка. И тоже прижег.
Обмотал портянкой, сунул в разрезанный ботинок. Если повезет, то рана присохнет. Через пару дней смогу пробежаться. Но не быстро и не далеко.
– Теперь тебе надо отдохнуть, – заботливо сказал Егор.
– Отдохнем в гробу.
Я встал. Без пальцев было непривычно. В ноге ощущалась нехватка и еще некоторая неустойчивость.
– Надо подождать…
– В гробу подождем.
– Ага, в гробу… Ты хоть раз видел, чтобы кого-то в гробу хоронили?
Егор снова выглянул в окно вагона.
– Не уползло. Загустело, кажется, еще. Как выбираться будем?
– А ты в него плевал?
– Плевал… Не уползло.
– Ну, не знаю, что тогда делать. Давай пожрем.
– Можно по рельсу пройти. Там…
Егор махнул рукой.
– Там машины почти доверху доходят, по ним спустимся.
– Не сейчас.
Пальцы на ноге начали болеть. Все вместе и каждый в отдельности, в каждый обрубок вбили гвоздь и стали его раскалять.