Большая Охота. Разгром УПА
Шрифт:
– И все же в те времена, когда была общая для всех Киевская Русь, не было еще национальных различий и тем более вражды, – говорил я.
– Не скажите, – хитро улыбаясь, возражал Кук. – Шел период зарождения украинской и белорусской наций. Действительно, пока еще не было особых языковых различий. Особо следует выделить известное событие, когда князь московский Юрий Долгорукий привез править в Киев суздальских бояр. Киевское население резко выступило против этих уже тогда для них чужеземцев. Это было, пожалуй, одним из первых проявлений русско-украинского соперничества. Потом в Киеве стали ухудшаться торговые отношения с Византией, которая направила свои торговые усилия на Венецию через
– Вот видите, как получается. Оставалась бы Киевская Русь единым государством, не ссорились бы князья, не объявились степные кочевники, глядишь, до сей поры у нас был бы единый язык и государство Русское единое. Вон куда дошли монголы – до самой Колымыи 1, до Закарпатья. Кстати, вы знаете, почему Коломыя такое название имеет?
Кук смеется:
## 1 - Коло – круг, колесо (укр.).
– Конечно, знаю. Там на речке татарское войско обычно осенью останавливалось, потому что глина налипала на колеса их повозок, так что дальше двигаться было невозможно. Там на речке они колеса мыли – вот и назвали город Колымыя.
Мы часто возвращались к обсуждению работы Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства», к работам Маркса и Ленина по крестьянскому и национальному вопросам. И снова спорили о языке, составляющем основу нации, как средстве общения между людьми. Мы соглашались с тем, что язык Киевской Руси являлся достаточно зрелым. Язык того времени подвергся влиянию церковнославянского языка после прихода христианства. Это был еще общий язык Киевской Руси. Как латинский язык формировал французский, а тот в свою очередь английский, так и церковнославянский сыграл свою роль в становлении русского литературного языка. Мы соглашались с мнением ученых, что разделение на три языка – результат длительного исторического процесса, где основную роль играли экономические, политические и культурные различия, возникшие с приходом татар. До этого на Руси говорили только на двух диалектах: южнорусском и северорусском. Внутри первого развились украинский и белорусский и южное великорусское наречие, внутри второго – северное великорусское наречие. Южное и северное великорусские наречия соединились и образовали основу русского языка.
На этом, пожалуй, и заканчивались политические согласия двух идеологических противников. Все мои попытки убедить Кука в правильности нашей политической линии по национальному вопросу, в правильности социалистического строительства на селе наталкивались на полное отрицание. Он частично признавал определенные успехи советской власти в здравоохранении, в образовании, особенно дошкольном, но тут же доказывал стремление КПСС русифицировать национальные окраины, особенно Украину, обвинял Советский Союз в продолжении имперской политики царской России.
Политические диспуты велись с Куком почти ежедневно. Спорили горячо, с обеих сторон убежденно. Ссылались на факты.
– Да, – говорил Кук, – я убежденный украинский националист, и горжусь этим. Я предан своей нации и я всего себя до конца отдал борьбе за свой украинский народ. Все свои личные интересы я подчинил интересам народа. Мы, украинцы, не ставили себя выше
В этой части бесед я всегда прерывал Кука и доказывал ему обратное, приводил многочисленные примеры равноправия многочисленных национальностей, населяющих Советский Союз.
– Украина, как и Белоруссия, имеет свое представительство в ООН, активно функционируют украинские театры, украинские школы.
– Это формальные представительства, – возражал Кук, – а что касается украинских школ, их число с каждым годом уменьшается.
– Но это, к сожалению, естественно, – возмущался я. – Российская Федерация в несколько раз превосходит Украину и по территории, и по населению, и по промышленности, да и по сельскому хозяйству, хотя Украина всегда была и остается житницей страны. А кто развивал промышленность на Украине? Кто осваивал Донбасс, Криворожье? Кто строил Днепрогэс? – И сам себе отвечал: – Весь Союз вместе с Украиной.
В конце таких бесед Кук обычно замыкался, уходил в себя, замолкал, показывая всем своим видом, что разговаривать дальше не желает. Какое-то время мы молчали. Потом я исподволь заводил разговор на любимую тему Кука – история Украины, ее национальных героев, украинская литература и вновь возвращался к украинскому языку. Об этом можно было говорить безгранично.
Часто говорили о церкви. О проникновении в Центральную и Восточную Европу католицизма, что, по мнению Кука, означало победу латинского языка над славянским. Латынь в средние века стала официальным языком церковной службы, государственной документации, школьного образования. Позже этот язык обязательно учили в украинских бурсах.
В беседах с Куком я находил многочисленные точки соприкосновения, но мне так и не удалось развить их в стройную систему идеологического воздействия на него.
Частые встречи с Куком на протяжении длительного времени выработали у нас обоих несколько странное, как тогда мне казалось, чувство своеобразного уважения друг к другу. В чисто человеческом плане, разумеется. Я старался быть искренним с Куком. Частое общение людей всегда вызывает определенную взаимную откровенность, со временем исчезает отчуждение, возможная между людьми неприязнь, настороженность.
Я достаточно много, однако в рамках существующей конспирации и правил работы с подобными людьми, – как их тогда называли, «объектами», – рассказывал о себе, своем прошлом. Конечно, стараясь быть искренним и откровенным, я все-таки несколько лукавил. Мне своей искренностью хотелось вызвать на откровенный контакт и Кука. Тот был более сдержан в своих эмоциях. И не потому, что был намного старше меня, а потому, что был безусловно более мудрым, опытным конспиратором, обладал громадным жизненным опытом, приобретенным им в тяжелых условиях подполья, где даже малейшая ошибка означала смерть…
Москва неожиданно и как всегда срочно потребовала доставить дело Кука. Речь шла о предстоящем этапировании Кука и Уляны в Москву, где с ними планировался ряд встреч с высшим руководством КГБ и возможная беседа с кем-то из руководства ЦК КПСС.
Мне поручили доставить дело Кука в Москву, где я должен был передать его уже находившимся там Николаю Ивановичу и заместителю начальника управления Василию Ивановичу для доклада руководству.
Короткие сборы, и я в новой офицерской шинели, с пистолетом на портупее и темно-желтым пухлым портфелем в руках прибываю самолетом в московский аэропорт Внуково. В сопровождении встретившего меня незнакомого московского оперработника я доставляю дело на Лубянку, прохожу вместе с москвичом в громадный дом КГБ СССР и передаю портфель Николаю Ивановичу.