Большая Охота. Разгром УПА
Шрифт:
Войдя в кабинет, я остановился и посмотрел на сидевшего за столом мужчину средних лет в цивильном костюме и больших роговых очках. Мужчина о чем-то тихо разговаривал с сидевшим за приставным столом справа человеком в красивом спортивного кроя из серой легкой ткани летнем пиджаке. Прошло, наверное, не больше двадцати секунд, показавшихся мне вечностью, пока оба не закончили свой оживленный тихий разговор. Хозяин кабинета вскинул на меня взгляд и приятным баритоном произнес:
– Садитесь, пожалуйста, – указав на стоявший чуть поодаль от приставного столика и чуть в стороне, но так, чтобы все присутствующие в кабинете могли видеть, стул. Я сел и, обведя взглядом всех сидевших в кабинете, посмотрел в лицо начальника. Несколько секунд мы смотрели в глаза друг другу. Лицо человека в больших очках было беспристрастным, не выражало никаких эмоций. Наконец,
– Вот что, мы внимательно изучили вашу биографию, весь ваш пока не очень длинный жизненный путь и пришли к следующему выводу. Мы не можем принять вас на работу в систему госбезопасности. И это не только потому, что вы не все честно и откровенно указали в заполненной вами анкете, но и потому, что те молодые люди, которые выпивают, а может быть, и просто пьют водочку, да еще при этом и дебоширят, не умеют себя держать в руках, в пьяном состоянии попадают в милицию, имеют привод, сидят в тюрьме, не могут быть приняты на работу в органы государственной безопасности. Сами понимаете, это политический орган, выполняющий задания партии, правительства. А тут такое дело, – закончил свою длинную тираду начальник и внимательно посмотрел на меня. У меня гулко забилось сердце, а кровь прилила к лицу. Что я мог заявить этим людям? Все сказанное кадровиком было правдой. И надо же такому случиться, ведь меня тогда, после выхода из тюрьмы заверили, что сам факт содеянного, привод в милицию, нахождение в КПЗ 1, «игра на пианино» 2, Лукьяновская тюрьма, в которой я просидел почти полтора месяца, т.е. все зафиксированное было изъято и уничтожено, ибо освобождали меня на совершенно законных основаниях в соответствии со статьей «УПК 3УССР – за отсутствием состава преступления. И хотя все это и не несло в себе ничего грязного и позорного, но в те времена могло стоить карьеры, тем более будущему юристу. Это, наверное, хорошо понимал тот, кто и вытащил меня из той страшной по своим последствиям ямы – заместитель военного прокурора округа полковник Иосиф Евсеевич, Ленов в семье которого я был на правах родственника. Мы были большие друзья – я и его приемный сын от первого брака жены. – Стасик Карюк, оставшийся самым близким моим другом на всю жизнь. Эта семья – полковник Ленов, его жена Бронислава Донатовна, их дочь милка, бабушка Элеонора Ивановна Чапп, как мы все тогда ее ласково называли – «Бунечке», – оставили у меня самые светлые воспоминания. Станислав Иванович Карюк, так и не ставший, как и я, военным летчиком, впоследствии работал помощником председателя Верховного суда Украины, закончил ВЮЗИ 4, затем инструктор и заведующий отделом Киевского обкома КПУ, председатель Киевского областного суда. «Бунечка» давно похоронена под Киевом на станции Буча рядом с умершим еще во время войны ее мужем – машинистом паровоза Донатом Чаппом. Ушли из жизни и полковник И. Е. Ленов, и мать Стасика, и сам Станислав Карюк. Живет в Киеве Милка – Людмила Иосифовна Ленова – ученый микробиолог…
## 1 - КПЗ – камера предварительного заключения.
## 2 «Игра на пианино» – жаргонное выражение в блатном мире, означающее дактилоскопическую отпечатку пальцев.
## 3 УПК – уголовно процессуальный кодекс.
## 4 ВЮЗИ – Всесоюзный заочный юридический институт.
Много позже один из присутствовавших в то время в кабинете рассказывал мне, что он смотрел на меня, когда со мной беседовал начальник отдела кадров, и не заметил никаких признаков волнения на лице. «Хорошая у тебя была выдержка», – говорил он…
– Я бы хотел все объяснить, как это тогда получилось, – начал я после длинной повисшей в воздухе паузы. – Этот военный, капитан, случайный человек, сам подсел к нам за столик в ресторане, уже пьяный. Мы выпили-то немного, а он угощать стал, ну и выпили все вместе. Впрочем, я и тогда все помнил и давал себе полный отчет в своих действиях. Капитану стало плохо. Вышли на улицу, он попросил отвести его в гостиницу для военных, а это недалеко от ресторана. Решили мы снять по его же просьбе портупею и погоны, чтобы патруль не забрал, а он возьми да и выхвати пистолет, на нас направил. Конечно же, мы его разоружили, и в этот момент сзади навалилось на нас несколько человек гражданских и с ними дворники в белых фартуках – блюстители порядка. Стали отбиваться. Отбились. Видим, милиция бежит. Ну, мы и рванули, а милиция стрелять. Убить же могли. Я – за дерево, пистолет капитана в руке, в воздух выпустил всю
– Что это вы такой лихой и разбойный, – начал кадровик. – И зачем надо было стрелять?
– Так убили бы ведь, – отвечал я. – А так они сами испугались. Нас-то приняли за бандитов. Помните, тогда «Черная кошка» была?
– Чего ж не помнить, помним, – как-то загадочно произнес кадровик.
– Я бы об этом указал в анкете, но меня заверили, что все изъято, ничего нет и указывать ничего не надо, – продолжал я.
– Это вам так сказали, а мы всегда и все знаем. Думаю, мы останемся при своем мнении – на работу к нам вас не примем.
Не знал я тогда, – намного позже узнал от кадровиков, – что после выявления этого случая встретились кадровики КГБ с полковником Леновым, детально с ним побеседовали, и Ленов дал письменное поручительство за меня, договорились: все будет зависеть от того, как я поведу себя. Если покажу слабину, замкнусь в себе, буду отрицать или еще что-то подобное, – откажут.
У меня в голове колотилась только одна мысль: почему тогда вызвали, почему душу выворачивают, взяли бы да и просто отказали. Что-то все здесь не так. Что-то происходит непонятное. Вины я своей не чувствовал. Мне не просто хотелось работать в системе госбезопасности. Я уже любил эту работу.
– Нет, не можем, – в третий раз повторил кадровик.
Взгляды наши встретились. За толстыми стеклами больших черных роговых очков я не увидел ни холода, ни жесткости. Глаза были просто предельно внимательными и как бы что-то фиксировали во мне. И тут я боковым зрением уловил брошенный в мою сторону взгляд сидевшего за приставным столиком мужчины с металлическими зубами.
«Он же подбадривает меня», – подумал я, прочитав в какую-то долю секунды в глазах этого человека тепло и поддержку.
Я встал со стула, напрягся как струна, голос зазвучал так же громко и звонко, как на партийном собрании факультета при приеме в партию.
– Тогда кого же вы принимаете в эту боевую военную организацию? Маменькиных сынков, пай-мальчиков? Я хорошо знаю войну, я пережил ее в Сталинграде. Я знаю, что такое страх на войне, я знаю, что такое голод. Я всю свою сознательную жизнь готовил себя для подвига. У меня пять прыжков с парашютом, я вожу автомашину, планер, танк. У меня рекомендации в партию двух самых заслуженных коммунистов юрфака – Георгия
Тихолаза 1и Дмитрия Стаднюка 2. Что я скажу своим поручителям? Что я, практически не пьющий человек, в 18 лет попал случайно в пьяную драку и из-за этого не был принят в органы? Да они мне никогда не поверят. Они уж точно подумают, что я контра, что у меня в биографии есть что-то меня компрометирующее. Вы приняли на работу одиннадцать человек моих товарищей по учебе в университете. Из поступивших к вам юристов только один я коммунист. Что я, дебошир, бандит, уголовник, хулиган? У меня за спиной Ирпенская пойма 3, я в комсомоле с 14 лет. Я был военным с 15 лет. И наконец, физически готовил себя быть активным бойцом партии.
## 1 - Г. Тихолаз потерял руку на Курской дуге, стал в свое время секретарем Киевского горкома КПУ, затем завотдела обкома КПУ.
## 2 Д. Стаднюк офицером дрался в Сталинграде, был награжден двумя орденами боевого Красного Знамени, в последствии был замминистра в правительстве Украины.
## 3 Студенты киевских вузов принимали активное участие в осушении Ирпенской поймы.
Закончив свою полную чистой искренности речь, я снял пиджак, бросил его на стул и, сделав шаг к приставному столику, выбил на руках стойку под потолок. Постоял, покачиваясь на прямых руках, профессионально сделал переход на 180° и, мягко задержав угол, спрыгнул на пол. Молча подошел к стулу, надел пиджак и повернулся к кадровику, опустив голову. В кабинете, когда я выбивал стойку, раскачивался на руках и надевал пиджак, уже повернувшись к начальнику лицом, воцарилась тишина. Спокойный и тихий голос руководителя произнес: