Большая Охота
Шрифт:
А затем меня разобрал смех. Я вдруг сообразил, что первопричиной моей столь идиотской гибели стало не что иное, как Ольгино опоздание. Легкие судорожно сжались и я, уже не в силах сопротивляться, вдохнул соленую воду, а вместе с ней спасительную темноту смерти.
Очнулся я на одной из трех коек в каюте Саймона. На другой лежала с закрытыми глазами Ольга. Судя по гулу переборок, «Коча» шел на винтах, выжимая всю мощность хода, на какую был способен силовой агрегат. Саймона я заметил не сразу, он появился в поле моего зрения через несколько секунд.
— Очнулся? —
— Вроде бы. Чуть на тот свет меня не затянула эта чертова железяка.
— Затянула, — спокойно ответил судовой врач.
— Что? — поразился я.
— Три минуты клинической смерти, — развел он руками. — Честно говоря, я сильно встревожился. Но мы запаслись отменным реанимационным оборудованием. Ну и везение, разумеется. Док достал тебя с сорокаметровой глубины. Погружался и всплывал с такой скоростью, что сам получил баротравму. Но лежать его не заставишь. Он ведет корабль вместо тебя.
— А Катя одна на стрелковом комплексе?
— Да. Людей катастрофически не хватает. Вскоре и мне, видимо, придется научиться обращаться с орудиями.
— Что с Ольгой?
— Спит, — уклончиво ответил Саймон. — Я дал ей добрую дозу успокоительного. Перенервничалась она сильно, когда прыгать пришлось.
— И все? Физические повреждения какие-нибудь есть?
— Перелом правой ноги. Не опасный. Ну и откачивать ее тоже пришлось, правда, дело ограничелось потерей сознания, а не клинической смертью.
— Что-то ты не договариваешь… — насторожился я.
— Ну… Ей надо полежать несколько дней. Позвоночник цел, нет даже компрессионного перелома позвонков, но все же позвоночные диски претерпели чрезмерную нагрузку.
— Ей больно?
— Да. В общем-то этим, кроме перелома и психической травмы, все ограничивается. Но ее придется подержать еще дня три на постельном режиме и на обезболивающем.
— А я?
— С тобой все в порядке, думаю. Судя по показаниям диагностического оборудования, последствия кислородного голодания мозга проходят без осложнений.
— А корабль вести я смогу, чтобы освободить Дока?
— Пока вряд ли. У тебя и реакция сильно ниже нормы, и зрение может подвести. Рассчитывай тоже на трехдневную реабилитацию.
— И долго мы так… лежим? — осторожно спросил я.
— Вторые сутки, — усмехнулся Саймон. — Но знаешь, я впечатлен вашей живучестью.
— Это не живучесть, — улыбнулся я. — Это такое сильное желание добиться цели, что даже смерть не может помешать ему.
— И какая же цель?
— Очистить океан от тварей.
— Тогда ты будешь жить долго, — рассмеялся врач. — При наилучших раскладах работы лет на сто хватит.
— Не знаю. Я вообще-то за восемьдесят собирался управиться, — подмигнул я. — Но может, придется подзадержаться в этом мире.
Глава 20
Тварь
Борис сделал удивительное открытие. Оказалось, что если уложить батиплан на дно, то биотехи на него реагируют не больше, чем на скалу или камень. Обшивку сделали такой мощной, что твари не в состоянии были прозондировать внутренности корабля ультразвуком, да и вообще понять, что это корабль. Благодаря этому мы получили возможность устраивать себе передышки от стычек в любой момент. С учетом отсутствия обученных пилотов это нас в прямом
Борис не спешил к Рошану. Он хотел дождаться, когда я войду в строй как пилот. Ольгу же он игнорировал полностью, словно ее и не было на корабле. Нет, она продолжала получать пищевое довольствие, за ней осталась каюта, но в рубку вход ей был заказан. По большому счету она превратилась попросту в пассажира, и ситуация осложнялась тем, что пассажирам не место на боевом корабле. В общем, капитан не простил ей опоздания.
Ольга ходила по кораблю с палочкой — досаждали боли в спине. Хотя ходить было особенно негде и некуда. Катя в стрелковом комплексе ее видеть не хотела, в рубке ее тоже не ждали. Получалось, что она так вот, из-за одного проступка, оказалась никому не нужна. Пожалуй, кроме меня и Саймона. Он выписал ее из медицинского блока, но она частенько заходила к нему из своей каюты. Меня тоже выписали, но я, хоть и неважно себя чувствовал из-за частых головокружений, много времени проводил в рубке.
Когда Борис решал переместить корабль, пилотское кресло занимал Док. Он еще на базе ознакомился с управлением на симуляторе, но пилотом себя не считал, да и не был им. Не то чтобы у него не было к этому способностей, но вождение мало интересовало его. И он не стремился в нем совершенствоваться. В другое кресло забирался я и, борясь с приступами тошноты, все же пробовал смотреть на мониторы во время стычек с торпедами. А иногда, после боя, даже по несколько минут вел корабль. С каждым днем мне становилось все лучше.
Вечерами я заходил к Саймону и приглашал к себе в каюту болтавшую с ним Ольгу. С одной стороны ей было небезразлично, что команда, за исключением меня и корабельного врача, ее игнорирует, с другой она старалась скрыть это расстройство за чуть наигранной веселостью. В одиночку же не повеселишься, поэтому она и проводила почти все время в медицинском блоке, развлекая не очень занятого Саймона и развлекаясь сама. При этом я был уверен, что между ними ничего не было, в смысле ничего интимного. На чем зиждилась эта уверенность, я бы ответить не смог, но Ольга с Саймоном были друзьями, несмотря на то, что врач испытывал к ней очень романтично окрашенные чувства. Она же делала вид, что попросту не замечает этого. Не пыталась с ним объясниться, не подпускала близко и не отталкивала, когда он оказывал ей безобидные знаки внимания. Похоже, это им обоим доставляло странное удовольствие, и я не собирался мешать их отношениям. Но по вечерам я Ольгу все равно забирал оттуда.
Хотя слово «забирал» в отношении нее не совсем корректно. Забрать Ольгу ниоткуда было нельзя. Такого своенравного, даже взбалмошного человека я еще не встречал. Ее можно было уговорить сделать что-то, предварительно потратив время на подробные объяснения, зачем это нужно. Но заставить было нельзя. Нечего было даже и пробовать, поскольку сделать все равно ничего не сделает, так еще и обидится. Сообразив что к чему, я перестал пытаться на нее давить и в делах, и в личных отношениях. Точнее, дел у нас совместных теперь не было, а в личных отношениях я попытался довольствоваться тем, что она могла мне дать, то есть дружбой.