Большая охота
Шрифт:
– Знаю. Он… Наверное, я должен считать его своим врагом, но в чем причина нашей вражды?.. Я редко приношу в мир что-нибудь хорошее, но и он – тоже. Там, где он появляется, людские души становятся похожими на отравленные колодцы – вода есть, а пить ее нельзя… Он не пускает меня в Ренн, и я пробираюсь туда тайком, а ведь когда-то… Когда-то Ренн был моим домом, моей защитой и опорой – или я обманываю себя?.. – хрипловатый голос упал до еле различимого шепота. – Он осквернил надежду, доверенную мне, а я не смог ему помешать…
– Доверенную кем? – немедля встряла мистрисс Уэстмор, но вразумительного ответа не получила – Лоррейн вновь склонился над замолчавшей виолой, бросив в ночь обрывок неоконченной
– Какова она, твоя вера? – заговорил в наступившей тишине Дугал. – Ты христианин? Или этот… как их там называл Франческо – из отступников со своей особой религией? Ты не бойся, мы никому не скажем – слово даю. А не хочешь – не отвечай.
– Я и не боюсь. Просто как-то не задумывался об этом, – легкомысленно пожал плечами Лоррейн. – Я хожу в церковь, когда там случаются большие праздники – на Рождество, в Троицын день. Порой меня прогоняют, порой разрешают остаться. Я знаю молитвы – на языке Рима и на здешнем наречии. Правда, никогда не исповедуюсь. Не могу понять, какой из моих поступков есть грех, а какой – нет. Достаточно этого, чтобы считаться христианином, как думаешь?
– Понятия не имею, ибо давно пребываю закоренелым грешником – по собственному выбору и желанию, – ответствовал шотландец и поднялся с бревна. – Вы, ежели хотите, сидите дальше, а с меня довольно умных разговоров ни о чем. Завтра Сабортеза опять погонит нас в путь ни свет, ни заря. Лоррейн, далеко еще до этих ваших болот?
– Завтра днем вы их увидите, – посулил бродяга и в задумчивости протянул: – Почему-то мне кажется, что вы очень скоро наткнетесь на своего ускользающего беглеца… которого прямо-таки преследуют неприятности. Изрядные неприятности, должен заметить.
Лоррейн загадочно и не без самодовольства ухмыльнулся, погладив виолу по выпуклому боку.
– А погоня? – как всегда, насущные вопросы занимали Изабель более прочих.
– Близится, – прислушавшись к посвисту ветра и тявканью лисиц в холмах, заявил певец. – И даже быстрее, чем я ожидал. Но мы улизнем от них. Непременно улизнем.
Область южной Франции, именуемая звонким словом «Камарг», имела весьма размытые границы, и путники не сразу поняли, что уже находятся в пределах Страны Болот. Поначалу Виа Валерия постепенно удалилась от побережья. К солоноватому аромату моря примешался целый букет не слишком приятных новых запахов – тины, гниющей травы и застоявшейся воды. От римского тракта то и дело убегали в сторону тропки, покрытые хрустящей коркой застывшей соли. Засушливые холмы в зарослях вереска и дрока сменились протяженными ложбинами, в которых весело поблескивали соединяющиеся друг с другом озерца. Шелестел желтеющий камыш: целое море качающихся под ветром и стучащих друг о друга тонких стеблей с узкими поникшими листьями.
Там и тут по болоту степенно бродили голенастые птицы с оперением нежнейшего розового цвета, видом и повадкой схожие с крупными цаплями. Время от времени их тяжелые кривые клювы стремительно выхватывали из воды какую-то птичью снедь. Красота и изящество этих созданий околдовали даже не склонного к сентиментальности Гая, а Франческо, улучив минутку, поинтересовался у девицы Уэстмор:
– Как называются такие птицы, монна Изабелла?
– Фламинго, – отвечала всезнающая англичанка. – Они прилетают сюда кормиться с юга, из Мавритании. Здешние болота – настоящий рай для птиц.
– Сara mia, какие они красивые, – восхищенно выдохнул юноша. – У ангелов Божьих крылья, должно быть, похожего цвета!
– Вовсе нет, – рассеянно откликнулся Лоррейн, обозревая окрестности. – Крылья посланников Его белые, как у чаек, с отливом в серебро, и не отбрасывают тени…
Наградой бродяге за столь удивительное замечание стали изумленные взгляды всех без исключения спутников, даже Сабортеза недоуменно скосился через плечо. Грубый Мак-Лауд прочистил горло:
– Интересно знать, каковы эти гуси на вкус, ежели запечь их в глине? Птичка с виду упитанная, а я жрать хочу – околеваю! Может, подстрелим парочку к ужину, а?
– Мессир Дугал, у вас что, все мысли только о еде?! – громко возмутилась Бланка. Насквозь прозаический возглас шотландца вмиг разрушил в ее глазах все волшебное очарование места. – Не человек, а ходячий желудок какой-то! Сказано же в Писании: «не хлебом единым жив человек»…
– …не хлебом единым, истинно так, – подхватил Дугал, кивая, – но еще добрым вином, жареным мясом, вкусным сыром и, разумеется, Божьим словом. Последнее особенно хорошо после сытной трапезы. Верно говорю, Гай? Вот и сэр рыцарь со мной согласен!
Дорога меж тем становилась все хуже и хуже. Многочисленные растения вывернули из земли уложенные по нитке известняковые плиты, и лошади постоянно спотыкались. Там, где тракт спускался в низины, его покрывала вода глубиной не меньше десяти дюймов, а опавшие листья и увядшие водоросли превращали дорогу в непроходимую трясину. То и дело путь прорезали канавы и овражки с небрежно перекинутыми через них гнилыми мостками, не способными выдержать даже вес самого легкого человека в отряде. Приходилось всякий раз вылезать из седел и переводить лошадей на другую сторону. Спустя пару часов все измазались по уши, Дугалу его собственный жеребец наступил на ногу, Изабель неосмотрительно ухнула в промоину, а мессир Сабортеза, забыв об обете смирения, посылал в спину самозваному проводнику убийственные взгляды. Гай окончательно утратил представление, в каком направлении они движутся – на север, на юг или вообще ходят кругами?
Лоррейну единственному были нипочем все передряги: его старая кобыла целеустремленно трусила вперед, пофыркивая и отмахиваясь хвостом от последних оводов. С подернутого рябью облаков неба тусклой монеткой светило октябрьское солнце, и маленький отряд шаг за шагом продвигался по болотной стране.
Продвигался до тех пор, пока Лоррейн не натянул поводья, останавливая свою дряхлую животину, и невозмутимо изрек:
– Все.
– В каком смысле – «все»? – раздраженно бросил Мак-Лауд.