Большая расплата
Шрифт:
Очень долго она справлялась с искушением попробовать крэк или героин, но лишь потому, что не имела денег на их покупку, а выполнять работу, требуемую взамен, была пока не готова.
Но, в конце концов, желание уйти от реальности смело все барьеры. Травка больше не приносила облегчения. И в качестве последнего акта самоуважения — хотя Амелия осознавала, насколько это нелепо — после душа, перед выходом из дома, она надела чистое белье. Точка невозврата была прямо перед ней. И она пересекла этот рубеж, за которым пахнет мылом и детской
Она спустилась по лестнице, которую только что отмывала.
Лестница стала гораздо чище с момента ее вселения. Как и туалеты, душевые кабинки, коврики. Кое-кто из постояльцев это заметил и начал самостоятельно поддерживать чистоту.
И все же это предприятие с самого начала было обречено на провал. Основная мерзость, та, которую никогда не отмоешь, была не снаружи. Процесс гниения протекал глубоко внутри.
— Куда направилась? — сквозь приоткрытую дверь прокричала ей квартирная хозяйка.
— Не твое собачье дело, — ответила ей Амелия.
— Только не сглатывай, — захихикав, напутствовала ее хозяйка, широко раскинув потные ноги на своем барколонгире. — Ну, ты и сама в курсе, малышка.
Телевизор в комнате хозяйки был включен, там передавали репортаж об убийстве в деревне южнее Монреаля. Сначала обнаружили тело ребенка, приняв это за несчастный случай, а теперь поняли, что это убийство. А потом последовала и вторая смерть.
Амелия замерла, и сквозь щель в двери стала смотреть. На экране брали интервью у молоденькой женщины — главе убойного отдела Сюртэ Квебека.
Амелия шагнула ближе.
Женщина была мило одета — ней была юбка, голубой топ и драпированный жакет. Ни тени мужеподобия. Очень женственная стрижка. Практично, при этом очень привлекательно. Просто.
Картину дополняли полицейский значок на груди и кобура на бедре.
За спиной женщины уважительно топтались крупные мужчины в полицейской форме.
Квартирная хозяйка развернулась к Амелии, ее голые ляжки скрипнули по искусственной коже кресла.
— Как думаешь, что она сделала, чтобы получить эту работу?
Пухлые губы блестели слюной, а хохот преследовал Амелиею до конца коридора.
В ту ночь Амелия нашла ответ на этот вопрос. Но не на Рю Сент-Катрин, в квартире своего единственного друга, гея из той же самой деревни, что и она. В Монреаль он прибыл год назад и теперь танцевал в мужском стрип-клубе. То была хорошая работа и он мог себе позволить свою квартирку.
— Чем, к хренам, ты занята?! — потребовал он ответа, протягивая ей косяк и устраиваясь рядом, пока она стучала по клавишам его ноутбука. — Ты гуглишь полицейских?
Амелия не отвечала.
К моменту возвращения домой у нее была стопка бумаги — условия поступления в различные полицейские школы. На следующий день, после ежедневной уборки, она села писать письма. К каждому приложила резюме.
Конечно, резюме были не во
— Да никогда они тебя не примут, — уверял ее приятель. — Глянь на себя. Ты ж по ту сторону тюремной решетки. Таких как ты, они обычно арестовывают.
То была правда, и они оба дружно посмеялись. Но в отличие от своего приятеля, Амелия тешила себя надеждой, что сможет перебраться на другую сторону. Когда-нибудь стать такой же, в симпатичном костюме и с чистой головой. И с большими мужиками позади, не пялящимися на ее зад, а ожидающими ее приказов.
Может быть, ей удастся когда-нибудь заполучить власть. И пистолет.
А потом пошли отказы. Первым ей отказал полицейский колледж Монреаля. Затем колледж полиции Шербрука. Колледж городской полиции Квебека. И даже крохотный частный колледж, наверное, учрежденный в каком-нибудь амбаре в Ривьер-дю-Лу, отказался принять ее в свои ряды.
А Академия Сюртэ вообще не посчитала нужным ответить.
Амелия вернулась к помывке полов, к очистке сливных отверстий. Одной стылой ночью обнаружила себя на Сент-Катрин. И там, за углом стрип-клуба, она совершила все те вещи, которые клялась себе никогда не совершать. И ещё кое-что похуже.
На вырученные деньги купила кокаин. А потом героин.
За два дня у нее случилось два прихода. Это испугало ее, но цель была не в получении удовольствия. Целью было прекращение боли.
Еще разок, и не будет пути назад. Нет места, куда бы она могла вернуться, так или иначе. Пути вперед тоже нет.
А потом, с первым снегом, пришло письмо.
Академия Сюртэ приглашала ее на первый семестр. И приписка, что Амелия будет получать стипендию. За знание латыни.
Всё было оплачено.
— Futuis me, — пробормотала она, сидя на краю своей кровати, сжимая письмо и уставившись взглядом в пространство.
Она опустила письмо в карман и не расставалась с ним, пока чистила и мыла. Не решалась перечитать, боясь, что всё неправильно поняла. Наконец, в мужской душевой, она перечитала послание и, упав на колени, заплакала, а слёзы её текли в сливное отверстие.
И вот конец января. Она здесь. Играет сережкой в языке, скрестив на груди руки, и наблюдает за профессором из-под полуопущенных ресниц. Симулирует скуку, а сама внимает каждому слову. Каждому слову и каждому жесту.
Шустрый парень по соседству, с ярко-рыжими волосами и такой гомосексуальной энергией, что даже классная доска это почувствует, цыкает на нее.
— Хочешь такую же сережку? — подначивает она его на английском.
Когда он поворачивается к ней, красный как рак, Амелия задумывается: чего он стесняется больше — того, что он гей или что он англо.
Парень ей нравится. Он такой необычный, хотя изо всех сил старается быть как все.
— Туда смотри, — кивает она ему в сторону доски, чем злит еще больше.