Большая судьба
Шрифт:
Однажды в весенний день почта доставила на квартиру Павла Петровича два пакета. Ничего не подозревая, Аносов вскрыл один из них, и лицо его вспыхнуло. В руках он держал диплом об избрании его членом-корреспондентом Казанского университета. Под документом стояла подпись заслуженного профессора чистой математики Николая Лобачевского.
– Сам Лобачевский отметил. Для этого стоило работать!
– воскликнул Павел Петрович, и сердце его наполнилось благодарностью.
"Совет университета, - прочел он, - в совершенной уверенности, что господин Аносов, принимая возложенное на него звание, не откажется способствовать пользам
Во втором пакете он нашел извещение об избрании его почетным членом Харьковского университета.
Татьяна Васильевна достала вино, два бокала, до краев наполнила их и сказала:
– Это твой первый светлый день, Павлуша! Выпьем за нашу радость!
– Это неверно, милая, - мягко поправил он.
– Первый светлый день наступил, когда я и литейщики создали булат! Теперь я чувствую, что ко мне пришло настоящее мастерство. Силы во мне много, и хочется поработать на всю мощь. Выпьем за это, дорогая!
– Выпьем за это и за то, что я не ошиблась в тебе!
– темные ресницы жены взметнулись, ее белые зубы засверкали на милом смуглом лице.
...Шли дни, месяцы, годы, а работы становилось всё больше. Аносов успевал всюду: он не оставлял заботы о литой стали, неделями жил на Арсинском заводе, где делали литые косы, изобрел новую золотопромывальную машину и занимался геологией. Во Франции и Германии публиковали его труды.
Весной 1847 года из Петербурга неожиданно пришел приказ о назначении Павла Петровича главным начальником Алтайских горных заводов и томским гражданским губернатором. Назначение застало Аносова врасплох. Тридцать лет прожито среди Уральских гор, сколько смелых и пытливых людей помогало ему в тяжелом труде, - мучительно было покидать их. Он с грустью обошел завод. Все знали о новом назначении Аносова, но отмалчивались. По лицу его догадывались, что ему трудно говорить об этом. В знакомом цехе он встретил старика Швецова. Тяжело склоня голову, Швецов сидел белый, как лунь. Его большие натруженные руки перебирали комочки шихты. Сейчас этот серый комочек казался ему благословенным и давал силы его дряхлеющему телу. Он будет трудиться до последнего часа!
– Как быстро прошли годы, - со вздохом сказал литейщик.
Аносов улыбнулся в ответ:
– Знаешь, отец, еще полководец Суворов сказал: "Деньги - дороги, жизнь человеческая - еще дороже, а время - дороже всего! Управляй счастьем, ибо одна минута решает победу!". Мы с тобой не растратили ни одной минуты, и нам краснеть не придется.
Глаза литейщика вспыхнули.
– А всё-таки мало человеку отпущено!
– с задором сказал он.
– Я хотел бы тысячу лет прожить!
– И тогда бы опять сказал: мало!
– ответил Аносов.
– Дело не в этом. Римский философ Сенека очень умно сказал: "Жизнь достаточно продолжительна, если уметь ею пользоваться!".
– Вот это правильно!
– подхватил старик.
– Время - великая ценность, и его надо расходовать бережно и расчетливо! Умные слова ты сказал, Петрович!
На заводской вышке отбили десять глухих ударов. Звездная ночь глядела в окна, не хотелось уходить из цеха.
В этом году весна на Урал пришла хмурая, неспокойная. То ярко засветит солнце, и тогда на лесных еланях голосисто защебечут птицы, то внезапно задует пронизывающий сиверко, и тогда отогретые леса и синие горы снова уходят в густую туманную мглу. Чудно как-то было:
Кони пронесли Аносова по широкой улице и поровнялись с кабаком. Визгливые голоса неслись из распахнутых дверей, - шла гульба удачливых старателей.
– Глянь-ка, барин, - оборотясь, крикнул кучер и указал на валявшееся в дорожной грязи тело.
– Вот черти, чуть не убили!..
Кони фыркнули и, сдержанные сильной рукой, разом остановились.
– Эй, золотая рота, - ожесточенно заорал с козел бородач. Поднимайся, дьявол!
Аносов вышел из экипажа и сурово сказал кучеру:
– Слезай да подними человека! Погибнет от холода!
Кучер слез с козел, шагнул в грязь и схватил пьяницу за плечи.
– Батюшки, да это Сюткин!
– ахнул он.
На Аносова бессмысленно глядело тупое, опухшее лицо.
– Вот что делает с трудягами проклятое золото. А ведь какой парень был!
– с жалостью сказал кучер и выволок Сюткина к домику.
– Эй, люди, приютите несчастного!..
Из калитки вышла бойкая жёнка, огляделась и махнула рукой:
– Всё равно погибший человек... Отоспится и опять в кабак клянчить... Спился малый... Загубили...
Аносов ничего не сказал. Расстроенный он забрался в экипаж и быстро помчался к приискам...
...В июне установились дороги. Из Уфы в Златоуст пришли караваны. Площадь перед заводом напоминала торжище: ревели верблюды, суетились приемщики оружия, начиналась веселая пора, а Аносову приходилось покидать Урал.
Утром подали экипаж. Павел Петрович появился на крыльце в дорожном плаще. Перед домом горного начальника безмолвно стояла огромная толпа, а впереди всех Швецов.
На мгновение Аносов застыл на месте: теплый комок подкатился к горлу.
У крыльца появилась вдова с Демидовки. Она поклонилась ему и заплакала:
– Батюшка, никак нас покидаешь?
Павел Петрович обнял ее и сказал:
– Ну, ну, свет не без добрых людей...
К экипажу ему приходилось пробираться в людской тесноте. Каждый хотел сказать теплое слово уезжающему.
Литейщик обнял Аносова, и они трижды поцеловались.
Кто-то в толпе громко крикнул:
– Айда, распрягай коней, до расстанья на себе довезем!
Аносов взобрался на подножку экипажа. С обнаженной головой он поднял руку и сердечно попросил:
– Друзья мои, не нужно этого! Не утяжеляйте мне разлуку с вами. Спасибо за всё, за совместный труд...
Он замолчал, невольная слеза выкатилась из глаз. Смахнув ее, он опустился на сиденье. Толпа расступилась, и кони медленно тронулись...
Но вот тройка вырвалась на простор и рысцой понесла в горы. Над хребтами сияло солнце, раскинулся голубой простор.
Аносов приподнялся и взглянул на городок, который уходил назад, постепенно скрываемый горами и лесами.
– Прощай, Златоуст! Прощайте, дорогие труженики!
– грустно вздохнув, сказал Павел Петрович и подумал: "Что-то ждет меня впереди?".