Большая Тюменская энциклопедия (О Тюмени и о ее тюменщиках)
Шрифт:
— Здравствуйте, говорит Гузель сопя из-за подъема на третий этаж в условиях свойственной ей астмы, — я вам стихи принесла.
Там к этому люди привычные:
— Свои?
— Нет, мужа.
— Понятно, — отвечают ей. — Что же, оставляйте, через недельку позвоните. Мы сообщим результаты анализа.
Через недельку Гузель не позвонила, ибо в течение этой же недели скорая помощь увезла ее по причине все той же астмы в Боткинскую больницу. Не позвонила она и через месяц, ибо выйдя из больницы и пробыв на свободе несколько
— Да, — сказали ей в «Знамени», — почитали мы ваши стихи. Нужно встретиться, поговорить. Только не сейчас, а через примерно месяц — сейчас у нас другие дела. Звоните.
3.
Через месяц — это был уже июль — Гузель, как было сказано, позвонила.
— Да, — сказали ей, — приходите, приводите мужа. Будем говорить.
И мы пошли. И мы пришли.
Отдел поэзии является миловидной дамой Ольгой Юрьевной непонятного возраста — может, 35, а может, и нет.
У нее кабинет, размером таким, что в него помещается стол Ольги Юрьевны с ее же стулом, два кресла для посетителей, журнальный столик — и более ничего.
Поздоровавшись и усадив нас в кресла, Ольга Юрьевна куда-то убегает, оставляя нас вдвоем.
Мы сидим, осматриваемся.
Повсюду стопки бумаг и книг, имеющие высоту примерно до середины, так скажем, бедра взрослого человека, во всех них — ексель-моксель! — стихи.
Беру первую попавшуюся книгу, изданную в Нью-Йорке, содержащие стихи нью-йоркского русского человека, фамилию не помню.
Листаю, смотрю — неплохие стихи, вполне даже —, представляющие из себя что-то вроде смеси Бродского с обериутами.
Беру вторую книгу, шикарным и авангардистским способом изданную в то ли Тамбове, то ли в Новосибирске (в твердом переплете, дурацкого формата, на бумаге типа картона, с картинками, с какими-то вклейками, со строчками так-сяк. вкривь, вкось и поперек), содержащую сочинения какого-то тамошнего автора — опять же неплохие стихи: хоть и непонятные, но во-всяком случае, показывающие владение автором стихотворной техникой.
Беру третью —
Ох, сколько ж поэтов, оказывается, развелось!
Только и могу я горестно вздохнуть.
Дальнейшее менее интересно: ну, возвращается эта Ольга Юрьевна, говорит, да, стихи ей нравятся, будем печатать.
— Выберем, — говорит, — то, что без нехороших слов — а то все-таки у нас не такой журнал, который может себе такое позволять — и напечатаем в десятом номере.
Записала мои биографические сведения, и —
Из дополнительного, что интересно было, могу сообщить:
1. Не имеют компьютеров и не умеют ими пользоваться.
На машинке перепечатывают!
2. Не умеют пользоваться пейджерами, и очень испугались, когда я им предложил поддерживать со мной связь через него.
3. Когда я перечислял роды деятельности, которыми
— Да ну, кому это интересно, зачем это писать, — сказала Ольга Юрьевна.
4. К стихам автора этих строк ими была проявлена куда большая щепетильность, нежели я ее проявляю сам
— «Собака» или «собаку» — допытывалась Ольга Юрьевна касательно правописания в строфе
Вылетает поезд из тоннеля,
с силой страшной на меня летит,
вылетает поезд, эх, земеля,
эх, едрит его собака, разедрит!
— Да какая разница! Ни то, ни другое смысла не играет, а так, просто восклицание, — отвечал я.
— А вот нам пришлось заменить «пизданулась» на «навернулась» — но мы там сделаем сноску и напишем, что это цензурный вариант, сделанный редакцией, — продолжала Ольга Юрьевна.
— Да зачем сноску? Так пусть и будет, без сноски — «навернулась». Какая разница — «пизданулась», «навернулась» — смысл-то один.
— Ну как это, какая разница! Что же вы так легкомысленно относитесь к своим произведениям! Другие авторы за каждую запятую борются, а вы все «какая разница»!
5. Богомякова Владимира они знают! Вот как это выяснилось
Рассказывая о своей жизни и деятельности конечно, должен был я упомянуть и о том, что был у меня в жизни период, когда был я самым натуральным капиталистом, владельцем типографии и издательства.
— И что же вы издавали?
— Да фигню всякую издавали ради денег, только одну хорошую книжку и издали — есть такой человек, Владимир Богомяков, вот его книжку стихов мы отпечатали
— Богомякова? Да, знаю эту книжку. Хорошие стихи, мне понравились.
— Да ну, бросьте, откуда вам ее знать, — отвечал я. — Это вы так, чтобы польстить. Ее в Москве было всего 12 экземпляров продано, я лично в «19 октября» (книжный магазин, специализирующийся на «этакой литературе») относил. А все остальное валялось у меня три года дома, пока не пошло в макулатуру.
— Да нет, ну что вы, конечно знаю — там он еще на обложке на чьей-то свадьбе стоит, — отвечала Ольга Юрьевна.
Так я убедился что она действительно эту книжку знает, и раз так, предложил принести новые стихи В.Богомякова, сочиненные уже после выхода книжки.
— Да, конечно, — отвечено было мне, и вот, я жду, когда он их мне пришлет.
А также и Важенина В, о котором я тоже рассказал, и что помнил, процитировал, и заинтересовал.
4.
Кроме сочинений стихотворного вида, автор этих строк сочиняет, как известно, и сочинения в прозе.
Поэтому в августе я отправил Гузель с ней — с конкретно, этими вот «Тюменщиками» во все то же «Знамя», только теперь в отдел прозы (Ольга Юрьевна сама передавать мои прозаические сочинения в соседний кабинет отказалась — у нас это не положено, объяснила она.)