Большая война России: Социальный порядок, публичная коммуникация и насилие на рубеже царской и советской эпох
Шрифт:
На примере атаманов, главарей полувоенных группировок, участвовавших в Гражданской войне на Украине, Кристофер Гилли показывает, что Первая мировая война не только на структурном, но и на биографическом уровне явилась основополагающим событием, чьи последствия дали о себе знать во многом только после официального окончания войны в 1918 году. Многие атаманы служили в рядах императорской армии. Поражение в войне и распад царской империи предоставили им шанс заявить о собственных политических целях и реализовать их насильственным путем ввиду отсутствия дееспособных государственных учреждений. Некоторым из атаманов удавалось мобилизовать сельских жителей для вступления в военизированные отряды, численность которых подчас достигала нескольких тысяч бойцов. Тот факт, что атаманы заключали непрочные и труднопредсказуемые союзы с различными партиями Гражданской войны и во многих районах оказывались виновниками спонтанных и произвольных вспышек насилия, Гилли не считает свидетельством политической индифферентности. Нередко в основе имиджа и самосознания украинских атаманов лежали программные установки. Поэтому их не следует рассматривать исключительно как разнузданных насильников. Скорее они являлись и политическими игроками, участвовавшими в спорах о будущем устройстве страны после крушения царской власти.
Соотношению
Настоящий сборник задается целью исследовать перспективы и границы «нормализации» российской истории начала XX века. Публикация статьей по названным вопросам, надеемся, будет способствовать преодолению сложившегося в историографии и в публичном освещении Первой мировой войны перекоса, в результате которого Первую мировую по сей день ассоциируют по преимуществу с событиями на Западном фронте. Статьи предоставляют эмпирический материал для того, чтобы включить в общеевропейскую картину различные аспекты российского опыта Первой мировой войны и событий последующих лет, во многом обусловленных этим опытом. Тем самым материалы сборника должны помочь в поисках ответа на вопрос о том, можно ли считать революцию и Гражданскую войну вехами «особого пути» России, или же они были скорее крайним выражением той кризисной ситуации, с которой столкнулись и другие государства, вступившие в войну{27}.
СОЦИАЛЬНЫЙ ПОРЯДОК И ВОЕННЫЙ ОПЫТ
Петр Шлянта.
«Братья-славяне» или «азиатские орды»?
Польское население и российская оккупация Галиции в 1914–1915 годах [3]
С первых же дней Первой мировой войны Галиция сделалась ареной военных действий. За несколько недель российские войска существенно продвинулись в глубь Дунайской монархии. Лемберг (Львов), столица Галиции, был взят ими 3 сентября. Спустя полтора месяца российские войска стояли уже у ворот Краковской крепости, всего в 12 километрах от центра города Краков. Хотя австро-венгерским частям и удалось оттеснить царскую армию на 80 километров к востоку, а линия фронта закрепилась на широте Тарнова, большая часть территории провинции многие месяцы оставалась под контролем России {28} . Таким образом, Галиция стала оккупированной территорией. Как и при всякой оккупации, захватчики старались, демонстрируя свою военную мощь, насадить собственные представления о порядке и обосновать присоединение новых земель при помощи соответствующей политической символики. Однако, чтобы поддерживать повседневную жизнь и обеспечить снабжение граждан, военная администрация вынуждена были идти на сотрудничество с существовавшими здесь административными и общественными структурами.
3
Автор благодарит Тима Бухена и Стефана Ленштедта за всестороннюю помощь в редактировании и формировании замысла статьи.
Российский интерес к Галиции объяснялся не только географическим расположением этой провинции на границе с царской империей и военно-тактическими соображениями. Притязания царской России на эту провинцию Габсбургской империи имели давнюю предысторию, которая сыграла свою роль непосредственно в развязывании войны{29}. Ввиду того, что и Россия, и Австрия высоко оценивали религиозное, национальное, экономическое и военное значение Галиции, между двумя державами издавна шел подспудный спор о государственной принадлежности этого региона. Националистически и панславистски настроенные круги в Российской империи рассматривали эту землю как последнее звено в собирании русских земель, начавшемся в XIV веке. Как в Российской, так и в Габсбургской империи украинское население подозревали в ненадежности: считалось, что галицийских рутенов обхаживает Россия или же, напротив, что за них взялись австрийцы, которые их полонизируют или латинизируют. Кроме того, стоит учесть возраставшее экономическое значение региона. Начиная с 1880-х годов Восточная Галиция по мере своего развития превратилась в крупный нефтегазоносный бассейн и стала вызывать интерес с экономической точки зрения, хотя о военно-экономическом значении региона речь пока не шла{30}. В военных кругах Австрии Галицию, в свою очередь, долгое время рассматривали в качестве буферной зоны и плацдарма в грядущем военном конфликте с царской империей. В этих сценариях провинция, расположенная к северу от Карпат, призвана была защитить земли, находящиеся к югу от горной цепи. Такая позиция не только отражала низкий статус, который придавали в Вене этой крупнейшей австрийской провинции. Она также сказалась на степени лояльности провинциальных жителей к старому имперскому центру и на их готовности поверить обещаниям российских оккупационных властей.
На степень лояльности
В историографии отношения захватчиков с польским населением и реакция последнего на действия российских властей остаются неисследованными. И все же эта тема представляет интерес по двум причинам. Во-первых, ввиду того, что по отношению к полякам Россия не могла разыграть карту православного или великорусского братства. Конечно, можно было использовать панславистскую риторику, однако в польском обществе она не вызывала большого энтузиазма. С другой стороны, ориентация на Россию и идея объединения бывших польских земель в автономную область под патронатом царя, а также прямой отказ от немецкого и австрийского владычества стали для многих жителей Галиции реальной и значимой политической альтернативой. В какой мере это отразилось на польском вопросе, с учетом реального положения дел на оккупированных землях и возросшего влияния царской империи, можно проследить на примере оккупированной Галиции. Кроме того, изучение отклика поляков на оккупацию имеет научное значение хотя бы потому, что управленческая элита в провинции накануне войны формировалась по преимуществу из поляков {33} . [4]
4
Хотя поляки составляли большинство в западных округах Галиции, и в восточных районах их доля среди населения была высокой. По официальным данным, до 40% местных жителей имели польское происхождение. Если исходить из сведений о религиозной принадлежности, то их доля составляла 25%.
Опираясь на не изученные до сих пор архивные материалы, на публицистику тех лет и на мемуары, предлагаемая статья исследует поведение проживавших в Галиции поляков и разнообразные оттенки их позиции по отношению к российским оккупантам. Также следует рассмотреть стратегии оккупационных властей и их восприятие польским населением Галиции. Какую политику проводили царские военные власти в отношении поляков, декларируя на словах славянскую солидарность и освобождение?{34} Каким образом они стремились заручиться доверием различных социальных слоев и политических групп польскоговорящего населения Галиции? В связи с этим встает вопрос: как относились к захватчикам различные группы населения? По каким причинам некоторые поляки выбрали путь сотрудничества с русскими? Что удержало других от сотрудничества с новыми господами? Какие можно сделать из этого выводы о связи польского общества с австрийским государством?
Хотя речь будет все время идти о «поляках», это ничуть не отменяет всевозможные противоречия между самоопределением и внешней классификацией по национальному, этническому и религиозному принципу. Очевидно, что границы с другими группами, прежде всего с украинцами и евреями, далеко не всегда были четкими и нередко размывались. Сложность этой проблематики трудно переоценить, и ей уже были посвящены обстоятельные исследования{35}. Поэтому поляками я в дальнейшем именую тех участников событий, которые сами называли себя таковыми, а также считали себя вправе говорить от лица других «поляков».
Российская оккупационная политика
Как и евреев и большинство рутенов, украинцев, галицийских поляков страшили приближение российской армии и бесчинства казаческих полков. Уже к концу августа 1914 года первоначальная вера в политическую и военную мощь Австро-Венгерской монархии сменилась паникой и отчаянием {36} . Во время наступления в конце лета и осенью 1914 года оставшиеся на своей земле жители Галиции в массовом порядке скупали иконы с изображением Богоматери, чтобы при необходимости доказать солдатам царской армии, что они — не евреи и не немцы-протестанты. Нередко в надежде на то, что царские солдаты более гуманно отнесутся к «братьям-славянам» и католикам, люди выставляли образа в окнах или носили иконки в форме медальона {37} . В унылом, подавленном настроении, со страхом, но и с долей любопытства население взирало на прибывавшие в Галицию части царской армии. В частности, новостное агентство императорского и королевского Генерального штаба констатировало, что «русских во Львове встречают дружественно, одни из страха, другие оттого, что симпатизируют им. Большинство жителей настроено лояльно, впрочем, многие сочувствуют русским (говорят, что и среди чиновников)» {38} . [5]
5
He все покорно ожидали вторжения оккупантов, многие предпочли спасаться бегством. От 600 до 800 тысяч жителей Галиции бежали во внутренние провинции Габсбургской монархии. В одной только Вене к концу 1914 года проживало 80 тысяч (по неофициальным данным — вдвое больше) беженцев с оккупированных территорий. Более подробно см.: Lasocki Z. Polacy w austrjackich obozach barakowych dla uchodzc'ow i internowanych. Krak'ow, 1929; Hoffmann-Holter В. «Abreisendmachung». J"udische Kriegsfl"uchtlinge in Wien 1914 bis 1923. Wien, 1996; Hupka J. Z czasow Wielkiej Wojny. S. 20 et passim.