Больше, чем что-либо на свете

Инош Алана

Разговаривал он приветливо и мягко, с чуть приметным намёком на улыбку в уголках губ, но в глубине его светлых глаз таилась печаль. Глядя на него, становилось ясно, в кого Тирлейф такой славный парень. И откуда печаль, Темань тоже догадывалась...

– Прошу тебя, присаживайся, – пригласила она гостя. – И не стесняйся разделить со мной завтрак. Я должна немного подумать...

– Благодарю, сударыня, – поклонился Кагерд.

Сев на своё место, он взял с блюда сырную лепёшечку, а Темань подлила ему в чашку ещё отвара и предложила сливки. Кагерд учтиво отказался: он пил без добавок.

О чём думала Темань, вынимая ложечкой из крупного яйца вкусный текучий желток и поедая его вприкуску с булочкой с маслом? Ей думалось, что судьба всё же не так безжалостна и способна не только отнимать. Она отняла у неё книгу, но подарила дочку.

Забрала Леглит, но сдружила с Хаград. Самая невыносимая потеря ещё не состоялась, но уже рвала ей душу своей близостью и возможностью. Каждый день, открывая глаза, она молила Марушу о том, чтобы не сбылись предчувствия, гвоздями вбивала в призрак утраты твёрдое «нет, этого не будет». Теперь ей хотелось, чтобы и на сердце Кагерда никогда не легла кровоточащая рана.

Она подвела его к огороженной площадке, где Онирис трепала и жевала плюшевого птицеящера. Вынув малышку вместе с игрушкой, она передала её Кагерду, и в его больших тёплых руках девочка не испугалась – даже не пикнула, только уставилась с любопытством в лицо незнакомца. Печаль растаяла в топазовой синеве его глаз, улыбка расцвела широко и белозубо.

– Ах ты, радость моя родная... Как на Тирлейфа похожа!

Кагерд обращался с ребёнком умело, ласково, и Онирис не боялась его, хотя обычно настороженно относилась к незнакомым. Часто приходившую в гости Хаград она принимала в круг друзей постепенно, понемногу, а Кагерда почти мгновенно признала своим, будто чуяла родную кровь. Когда на её личике засияла улыбка от уха до уха, у Темани не осталось сомнений.

– Что ж, думаю, ты можешь остаться, – сказала она. – Буду очень признательна тебе за помощь. Тирлейф пришёлся мне по душе, и я рада познакомиться с его отцом.

– Я счастлив, госпожа, – чуть поклонился Кагерд, бережно и нежно прижимая к широкой груди внучку. Онирис просто утопала в его могучих объятиях, тянулась к его гриве, норовя уцепиться и дёрнуть за косицы.

– Береги волосы, она хватается за всё, что не приколочено, – засмеялась Темань.

Ей вдруг стало легче, как будто незримое крепкое плечо послужило ей опорой. Оставшись одна, она вынуждена была искать и черпать силы внутри себя – сквозь стиснутые зубы и загнанные вглубь груди невыплаканные слёзы. Она и сейчас брала силы из своей души, но теперь чувствовала, что их стало больше.

Поселившись в доме, Кагерд почти всё своё время посвящал Онирис, чем существенно облегчал жизнь Темани. В его заботливых руках малышка не капризничала и легко переносила прорезывание зубов. Вскоре Темань вернулась к работе. Грудное молоко она сцеживала, чтобы Кагерд мог кормить девочку из рожка в её отсутствие.

Темань понемногу вновь втягивалась в рабочую колею. Благодаря подробным отчётам Хаград она оставалась в курсе всех дел, которые заместительница вела, к слову, образцово. Возвращалась вечером домой Темань с тёплой радостью на сердце: там её ждала соскучившаяся дочка. Поначалу Онирис тосковала и плакала, подолгу не видя матушку, и вечером не слезала с её рук, но, подрастая, понемногу привыкла. Темань чуть увеличила продолжительность своего рабочего дня: уходила она уже не в пять вечера, а в семь, но приходила по утрам по-прежнему в десять, не будучи большой любительницей раннего подъёма. Ночные кормления взял на себя Кагерд, и теперь она отсыпалась, выкарабкиваясь из-под плющившей её незримой каменной плиты – накопившейся усталости. Теперь она могла позволить себе роскошь спать всю ночь, а по утрам и вечерам возилась с дочкой с гораздо большим удовольствием и новыми силами. Ей всё ещё было не до творчества: всё свободное от работы время она посвящала Онирис, которая, проводя все дни с дедом, вечером встречала матушку так, словно та вернулась по меньшей мере из кругосветного путешествия.

– Вот и я, – объявляла Темань, вешая плащ и шляпу на вешалку.

Вскоре появлялся Кагерд с Онирис на руках. Да, стоило возвращаться домой, чтобы видеть сияющие глазки и чувствовать объятия детских ручек... Вся усталость рабочего дня таяла.

– Хоть кто-то рад меня видеть, – с усмешкой вздыхала Темань.

– Ещё как рад, госпожа, – с задумчивым теплом во взгляде заверял Кагерд. – Мы ждём матушку, как праздника!

Наигравшись, Онирис засыпала в объятиях Темани у камина. Невидимому гостю, одиночеству, стало нечего делать в соседнем кресле: на него никто не обращал внимания.

Кагерд всегда был учтив и приветлив, одет опрятно, с иголочки. Содержал он себя сам, в ежедневные

бытовые расходы вносил свои средства, так что Темань не могла сказать, что он жил нахлебником в доме.

– Расскажи, как ты попал к Дамрад? – однажды спросила она, жестом приглашая его занять место у камина. – Вы с ней совсем разные... Неизмеримо далёкие.

Малышка посапывала, положив золотистую головку ей на плечо, огонь уютно потрескивал, а за окнами медленно падали крупные хлопья снега. Кагерд опустился в кресло и взял предложенную чашку отвара.

– Я приехал из маленького окраинного городка в столицу, чтобы заниматься науками – прежде всего, историей, – поведал тот. – Великая Госпожа увидела меня в главной городской библиотеке. Она заговорила со мной, я рассказал о себе. Владычица сказала, что хотела бы нанять меня в качестве учителя истории для её дочерей. Так я попал к ней во дворец... Вскоре стало ясно, что государыня имеет на меня виды. Впрочем, в супруги она меня брать не собиралась, предпочитала просто время от времени проводить со мной ночь. Потом родился Тирлейф. Владычица кормила его чуть более недели и отдала мне... Пришлось вскармливать его молоком домашнего скота. Сыном она совсем не интересовалась, для неё были важнее дочери от законных мужей – наследницы. Я воспитывал его сам, как умел. Сам обучал наукам, привил любовь к истории и изящной словесности. Тирлейф рос в осознании того, что он для своей матушки мало что значит... Если бы не проступавшее всё сильнее год от года внешнее сходство, она так и не обратила бы на него внимания. Впрочем, даже познакомившись с ним поближе, Великая Госпожа не почувствовала к нему особой привязанности. По её словам, он мало к чему пригоден.

Его губы скривились, в глазах проступил колкий блеск. Видно, он хотел сказать что-то ещё, но зажал готовые вырваться слова за зубами.

– Давай-ка прогуляемся на свежем воздухе, – поднимаясь с дочкой на руках с кресла, шепнула Темань. – Онирис лучше спать будет.

Вскоре они шли под тихим снегопадом по пустым дорожкам городского сада. Укутанная в тёплое одеяло Онирис спала у Кагерда в объятиях.

– Скажи мне, что ты думаешь о Дамрад? – спросила Темань. Глаза Кагерда настороженно блеснули, и она усмехнулась: – Не опасайся. Со мной ты можешь говорить начистоту. Я сама, знаешь ли, не на хорошем счету у Владычицы... Я враг государства.

– Ты – враг? Но почему? – недоумевающе нахмурился Кагерд.

– Да вот довелось мне одну книжку написать... Она не понравилась Дамрад, и с тех пор я считаюсь опасной – способной сеять смуту в умах через своё творчество. Слишком много думаю для безропотного винтика в государственном механизме. – Темань хмыкнула, горько скривив рот.

Некоторое время слышался только скрип шагов по снежному покрывалу. Наконец Кагерд промолвил:

– У Дамрад внутри – пустота. Бездонная дыра, которую ничем нельзя заполнить. Она пожирает всё новые и новые души, подчиняет себе новые земли, играет властью, как своей любимой игрушкой. Она живёт ради власти. Это её единственная страсть... Дамрад была нелюбимой дочерью у своей родительницы. Матушка её ни во что не ставила, считала ни на что не пригодной – такой же, каким Дамрад теперь считает моего сына. Всю свою юность будущая повелительница Длани пыталась доказать матери, что она более достойна её благосклонности, чем прочие дети. Увы, тщетно. А тем временем приближённые Владычицы Брендгильд затеяли государственный переворот. Они хотели уничтожить её и её главных наследниц, чтобы посадить на престол Дамрад. Дамрад же, окончательно отчаявшись завоевать любовь своей матушки, возненавидела её и возжелала занять её место. В ходе смуты Брендгильд и её старших дочерей заточили в темницу и заставили отречься от престола в пользу Дамрад. Бунтовщики полагали, что Дамрад станет их послушной марионеткой и будет выполнять их волю, но жестоко ошиблись. Взойдя на престол, молодая Владычица первым делом уничтожила тех, кто её на этот престол и посадил. Одного за другим она казнила заговорщиков, а взамен их окружила себя верными слугами, которых сама подобрала. Мать и сестёр она тоже велела казнить, но по-тихому, не делая из этого шума. Никто до сих пор не знает, где их могилы – если таковые вообще существуют. Ну а дальше... Дальше Дамрад только увеличивала своё могущество, захватывая земли и покоряя народы. Забавно, но закономерно: сама придя к власти путём переворота, больше всего она боится заговоров против себя, потому-то и держит огромную сыскную службу, призванную вынюхивать малейшие признаки бунта.