Больше чем любовь
Шрифт:
Это был «роллс-ройс» Каррингтон-Эшей. Я узнала Денкса, их шофера, хотя с тех пор, как я видела его в последний раз, прошло больше четырех лет. Я была в оцепенении и не могла двинуться с места, ожидал, когда же наконец покажется Марион.
Да, это она… Выйдя из машины, она разговаривала с Денксом. Эта женщина, которая была для Ричарда всем и ничем. Женщина, на месте которой должна бы быть я!
Она выглядела так же, как на своих фотографиях, даже еще красивее. Такая изящная, хрупкая, элегантная.
Марион быстро поднялась по ступеням, ее впустили, и она
Я повернулась и почти побежала прочь. Сердце стучало так бешено, что я совсем запыхалась. Марион пошла навестить Ричарда. Она имела на это право. Никто никогда не узнает, как я страдала в тот день. Даже ты, Ричард. Но последней каплей, переполнившей чашу моих страданий, была Марион, которая вошла в двери больницы.
4
Ричард жив!
Благодарение Господу, что я могу написать эти строки. Прошло еще сорок восемь мучительных часов ожидания, и я услышала:
– Мистер Каррингтон-Эш чувствует себя немного лучше.
На четвертый день после операции я получила от него записку, всего несколько строк, нацарапанных на клочке бумаги. Я распечатала конверт, и душа моя запела от радости, когда я прочитала:
«Моя Роза-Линда! Ужасно обидно, что все так случилось. Это было полной неожиданностью. Не мог связаться с тобой. Боюсь, ты очень беспокоилась, но теперь я чувствую себя хорошо и постараюсь поскорее увидеться с тобой. Не могу пригласить тебя в больницу, дорогая. Марион может прийти в любую минуту, поэтому нам нельзя рисковать. Но не беспокойся больше. Чувствую себя вполне хорошо. Я люблю тебя. Береги себя, дорогая Роза-Линда».
Снова и снова я вчитывалась в строчки, которые говорили о том, что мой любимый выздоравливает. На сей раз я плакала от радости. Как это похоже на Ричарда! Он не сказал ни слова о себе и своих страданиях. И только много позже, когда мы увиделись, я узнала, как ему было больно, как отчаянно он боролся за свою жизнь в эти первые дни и ночи после операции.
Эта борьба за жизнь еще продолжалась, ведь он рассказал мне, что выпросил у сестры бумагу и карандаш только после крупного сражения. Но он знал, как я волнуюсь за него, и поэтому настоял на своем.
Я получила еще две или три короткие записки, которые успокоили и поддержали меня, но увидела я моего Ричарда очень не скоро.
Позже он рассказал мне, что его выздоровление протекало очень тяжело. Мало того что он страдал физически, ему было нелегко лежать в постели, скучать без меня и знать, что я не смогу навестить его.
По-видимому, Марион была озабочена его состоянием и считала своим долгом посещать его каждый день. В его палате было очень много цветов и людей, но они были ему не нужны. А меньше всех Марион с ее показной заботой. Ему хотелось, чтобы пришла Роза-Линда и он мог взять ее за руку.
– Когда мне было очень больно, мне хотелось прижаться к твоей доброй, сильной руке, моя дорогая, – рассказал он позднее. – Очнувшись после анестезии, я звал тебя по имени. Я узнал об этом от медсестры, когда она спросила, кого зовут Роза-Линда – мою жену
В последней записке Ричард сообщал, что попал в очень неудобное положение. Марион продолжала выказывать свою обременительную заботу о нем, она заявила, что хочет отвезти его на машине в Рейксли, так как ему предписано приступить к работе не раньше чем через месяц.
Значит, еще целый месяц мы не увидимся. Он писал, что не вынесет этого, поэтому он сказал Марион, что перед поездкой в Рейксли ему надо ненадолго заехать к себе в офис, а на обратном пути он зайдет ко мне.
Я ждала Ричарда в состоянии радостного возбуждения, хотя знала, что он пробудет не больше часа. Но я решила, что этот час должен стать для него счастливым и радостным, я ни в коем случае не покажу ему, как я устала от такого долгого ожидания, как нервничала.
Я надела его любимое желтое платье. Ему нравилось, когда я была в голубом, желтом или красном. На платье я прикрепила две красные гвоздики, надела аквамариновые подвески и очень тщательно подкрасилась. Мне хотелось быть как можно красивее… Я надеялась, что он не заметит, как я осунулась и похудела за эти дни.
Он позвонил из офиса и сказал, что будет у меня в четыре часа. Доктор Кейн-Мартин специально ради этой встречи отпустил меня пораньше домой.
Я стояла у окна и ждала, ждала, всем сердцем стремясь вновь увидеть Ричарда. Наверное, он очень похудел и побледнел после этих мучений.
Четыре часа… половина пятого… пять… а Ричарда все нет.
Сначала мне не верилось, что он не придет. Этого просто не могло быть. Ведь совсем недавно мы разговаривали по телефону и он сказал, что придет самое позднее в четыре часа. Радости моей как не бывало. Я похолодела от дурных предчувствий. В моей голове роились самые разные предположения. Может быть, ему снова стало плохо. Или он слишком слаб и не смог доехать до моего дома.
Я не могла оторваться от окна, жадно всматриваясь в каждую фигуру… в каждое такси, которое появлялось на площади Маркхем.
Шел дождь, мелкий моросящий дождь. Был серый октябрьский вечер, темный и печальный.
Вдруг раздался телефонный звонок.
Я как-то сразу поняла, что этот звонок означает одно: Ричард не придет. Сняв трубку, я услышала голос Ричарда. Он говорил тихо и взволнованно.
Он даже не сказал своего обычного «Привет, дорогая» или «Роза-Линда, это ты?». Он просто произнес:
– У меня очень мало времени. Боюсь, случилось нечто непредвиденное… ужасно, но я ничего не могу поделать. Я был в офисе и уже совсем собрался ехать к тебе, как вдруг в дверях появилась моя дочь. Это было полной неожиданностью. Ее вызвала мать, потому что девочка очень беспокоилась обо мне… Такое внимание… совершенно не в духе Марион. Или, может быть, Марион сама хочет уехать на несколько дней. Она решила, что Берта останется со мной в Рейксли до конца недели. Она послала девочку за мной. И я ничего не могу поделать. Ведь нельзя же мне оставить ее здесь и ехать к тебе!