Больше чем счастье
Шрифт:
— Да, ты напоминала мне загнанного зверя, хотя старалась быть мужественной, сильной, ради родителей, и я восхищался тобой. Ты могла стать злой, угрюмой, а ты держалась. Просто была немного растерянной и печальной. Я никогда об этом не забывал, и поэтому ты мне была особенно близка и понятна. Но, узнав о твоей навязчивой идее, я испугался, обомлел.
Снова ощутив укол совести, она жалобно попросила:
— Прости меня.
— Нет, хватит просить прощения, Мелли. Уж если кто и виноват, так только я. Из-за своих заскоков я вечно готов подумать самое плохое. Знаешь, последний год принес мне столько переживаний — радость, боль, удивление, страх и —
— Она ведь правда все это наговорила…
Не дав ей досказать, он прижал ее к себе:
— Знаю.
— Она увидела, как я выхожу из поезда, и ехала за мной до дома…
— Шшш, теперь все это уже не имеет значения.
— Нет, имеет, — не унималась Мелли, — потому что я не могу понять, на что она надеялась. Она же не могла не знать, что я расскажу тебе, что она наболтала.
— Думаю, ей было все равно, или, возможно, она рассчитывала убедить меня, что обманываешь ты. Она сказала мне, что ты решила больше никогда со мной не встречаться.
— И ты ей поверил?
— Мне не хотелось верить, но я опасался, что отчасти это может оказаться правдой. Я рассвирепел, когда узнал, что она заставила тебя таскаться туда-сюда на проклятом пароме!
— Но я, как следует, закутала Лоретт…
Посмотрев на нее с удивлением, он воскликнул:
— О чем ты? Господи, я беспокоился не за ребенка, а за тебя, я не сомневался, что о дочке ты позаботишься. Но ведь у тебя были не обычные роды, ты перенесла операцию. Тебе нужно время, чтобы как следует оправиться. Доктор предупреждал, что тебе вредно волноваться, что ты можешь бывать иногда слезлива, угнетена, что я должен изо всех сил постараться избавить тебя от волнений, не утруждать, по возможности не противоречить. Как ты думаешь, почему я ждал так долго, боялся признаться, объяснить, что чувствую? Я отправил тебя к маме, потому что не хотел, чтобы ты суетилась во время переезда. А потом ремонт затянулся, Фабьенн встряла не в свое дело, Виктуар все совсем испортила! А уж когда я услышал о железнодорожной катастрофе… Боже мой, Мелли, мне кажется, второй раз я бы всего этого не пережил!
— А ты ведь так и не сказал мне того, что хотел.
— Не сказал?
— Ну да, не сказал.
— Разве? — Он сделал удивленный вид.
— Сказал только, что скучал.
— Да, я скучал, потому что тебя не было рядом, скучал без твоей улыбки, скучал, — ой, Мелли, даже не знаю, как объяснить… Пускай мы и не всегда понимали друг друга, но ты стала частью моей жизни. — Помотав головой, будто хотел прогнать неприятные воспоминания, Чарльз продолжал: — В общем, я заставил несчастных строителей работать от зари до зари, чтобы побыстрее поехать за тобой. И тут началось: Дэвид не позвонил, ты расстроилась…
— Зачем ты просил Дэвида, почему не позвонил сам?
— Потому что, милая моя девочка, ты бы принялась расспрашивать меня о том, о чем я совсем не хотел говорить. Например, где я, чем занимаюсь. И я, как дурак, решил, что спокойнее и проще попросить Дэвида и не врать.
— А Дэвид, не поняв, как это важно, и не дозвонившись с первого раза, попросил Фабьенн.
— Да. Дальше на меня свалилась эта проклятая черепица, и Жан-Марк вместо того, чтобы дать мне спокойно прийти в себя, отправил в больницу! — с неудовольствием воскликнул он. — Придя в сознание, я вырвался на свободу, сразу отправился домой и тут узнал, что ты приезжала и опять уехала в Англию! Господи, Мелли, ты не представляешь, до чего может все запутаться, если хочешь, как
— Не представляю, — ответила она с довольной улыбкой.
— Вот и я не знал!
— Рассказывай дальше, — попросила она.
— Ладно. У меня получается увлекательная история, да? В общем, я помчался в аэропорт, болтался там, как мне показалось, целую вечность, пока готовили самолет, сгорая от нетерпения — вечного источника всех моих бед, — и, наконец приземлившись в Англии, взял машину напрокат, поехал в Бекфорд и, включив радио, услышал сообщение о катастрофе. Мне показалось, нет, я не могу тебе передать… Я был совершенно уверен, что ты была в том поезде. Когда диктор назвал число убитых и раненых, я знал, я точно знал, Мелли, что вы обе, и ты и Лоретт, погибли.
— Ну что ты, Чарльз! — тепло сказала она и крепко обняла его.
10
Наклонившись, Чарльз осторожно вытер ей слезы, и, когда Мелли негромко всхлипнула, его губы мгновенно нашли ее рот. Он целовал ее вначале чуть нерешительно, будто ожидал отпора, но постепенно становился смелее, свободнее.
Сердце ее колотилось как сумасшедшее, дыхание перехватило, она обвила руки вокруг его шеи, прислонилась к нему, обмякла. Она столько раз представляла себе, как это будет, и — ошибалась. Воображение не в силах передать ощущения единения душ, слияния тел, особого человеческого тепла, которое их сейчас охватило. Только наяву дано испытать глубину погружения в бездну желания, тончайшего перехода ненасытности в неуемную страсть.
Оторвавшись от ее губ, но по-прежнему не разжимая объятий, он заглянул в ее опьяневшие глаза.
— Я так давно об этом мечтал, — сказал он надтреснутым голосом.
— И я. Ты никогда не узнаешь, до чего сильно.
— А сейчас, Мелли? Любовь не ушла?
— Нет. Наверное, она уже другая, может, даже глубже, сильнее. Сознательная, рожденная пониманием. Но я не могу, никак не могу поверить, что она взаимна.
— Должна поверить! Что тебе мешает поверить? Я давно люблю тебя!
— Это и есть то самое, что ты собирался сказать перед Нитиным приездом?
— Ну конечно. И еще я хотел спросить, полюбишь ли ты когда-нибудь меня? — добавил он, смущенно улыбнувшись. — Мне хотелось пораньше вернуться домой в тот вечер не только потому, что ты была усталая, но и для того, чтобы поговорить, признаться, что чувствую. Спросить, что чувствуешь ты. Я все обдумал тогда, решил объяснить тебе, что ты стала моим якорем, с тобой мое существование обрело смысл. Хотел признаться, что полюбил возвращаться домой к тебе, полюбил ощущение уюта, которое ты мне даешь, дорожу тем, что тебе нужен. Я вознамерился превознести собственные добродетели. — Прижавшись лбом к ее лбу, он пробормотал: — Ты — единственная постоянная величина в моей беспорядочной жизни. Моя Мелли. Мой друг. Когда я возвращался домой ночью и знал, что ты не спишь, прислушиваешься… я не могу объяснить тебе, до чего радостно становилось у меня на душе…
— Откуда ты знаешь, что я не сплю? — прошептала она, удивляясь.
— Я тихо открывал дверь, очень осторожно поднимался по лестнице, а потом выжидал, прислушивался. Я слышал, как ты вздыхала, поворачивалась в постели. Вначале я думал, что бужу тебя, и стал стараться быть особенно осторожным, не шуметь, но ты все равно каждый раз тихонечко вздыхала. Я всегда представлял себе, как ты улыбаешься, довольная тем, что я опять вернулся домой невредимый… Глупо, верно?
— Нет, — выдохнула она, — потому что правда!