Больше, чем страсть
Шрифт:
Маргарет вспомнила, как поначалу отвечала на его поцелуи, и лицо ее вспыхнуло. Он, вероятно, решил, что она отвечает ему потому, что она безнравственная женщина.
Но какое имеет значение, что подумал Филипп? Она попыталась собраться с духом. Ему-то, конечно же, нет дела до того, что думает она. Маргарет сильно сомневалась, видит ли он вообще в ней живого, чувствующего человека. И нечего ей беспокоиться о том, как встретятся они сегодня утром. Он наверняка не думал ни о ней, ни о том, что произошло, ни минуты после того,
Быстрая искра пробежала по ее телу при воспоминании о его обнаженной груди и длинных ногах, когда он стремительно уходил.
«Прекрати! — приказала себе Маргарет, искренне напуганная направлением, которое приняли ее мысли. — Порядочные женщины даже не знают, как выглядит обнаженный мужчина, не говоря уже о том, чтобы задерживаться на таких воспоминаниях. Впрочем, я незаконнорожденная. И по мнению большей части общества, меня нельзя считать порядочной».
Она вздрогнула, вспомнив трактат одного испанского епископа, который прочла когда-то, оправдывающий жестокое отношение общества к незаконным детям тем, что они не способны к нравственному поведению.
В то время она отвергла эту мысль как проявление церковного лицемерия, но теперь была не так уж в этом убеждена. Твердая уверенность в том, что нехорошо позволять Филиппу ласкать себя, была похоронена под вспышкой неожиданного чувства, которое он так легко пробудил в ней.
«Сейчас не время волноваться по этому поводу, — сказала себе Маргарет, выходя из спальни. — Сейчас нужно сойти вниз и попробовать сделать вид, будто этой ночи вообще никогда не было. Может статься, боги улыбнутся мне и окажется, что Филипп уже ушел и встреча откладывается до вечера»,
Торопливо спускаясь по парадной лестнице, Маргарет услышала какой-то странный звук, доносящийся от затейливо украшенного столика у входа. Из любопытства она заглянула под столик и обнаружила там скорчившуюся Аннабел. Личико ребенка было в пыли, а одна из многочисленных оборочек, украшающих спереди ее платье из бледно-розового шелка, оторвалась. — Доброе утро. — Маргарет приветливо улыбнулась девочке.
— Уходите! — зашипела Аннабел. — Уходите, или… я вас убью!
— Правда? — Маргарет подавила улыбку, зная, что Аннабел не понравится, что над ней смеются. — Каким же образом?
— Каким образом? — неуверенно повторила Аннабел.
— Да, как вы собираетесь убить меня? Можно было бы застрелить, но я знаю, что прицелиться из ружья очень трудно. Вдруг вы только раните меня — и где вы тогда окажетесь?
Аннабел внимательно смотрела на Маргарет, явно обескураженная неожиданным поворотом, который принял их разговор.
— Можно меня заколоть, но будет много шума. Я, наверное, запачкаю кровью ковры вашего отца, а ему это не понравится.
— Не понравится, — пробормотала Аннабел.
— Значит, удар ножом можно исключить. А чтобы задушить меня, у вас вряд ли хватит сил. — Маргарет сделала вид, будто обдумывает
— Правда? — Вид у Аннабел был заинтересованный. — А вы ее знаете?
— Только по рассказам. Она умерла несколько столетий назад.
— А-а-а. — Аннабел тут же пришла в уныние, но быстро оправилась. — А где я возьму яд?
— Не знаю точно. Наверное, в лавке у аптекаря, но у него может возникнуть подозрение, если вы попросите такой сильный яд, каким можно убить человека.
Голубые глаза задумчиво сузились.
— Я могу послать туда горничную из детской. Маргарет выразительно затрясла головой.
— Ни в коем случае не следует вовлекать третье лицо. Вас всю жизнь будут шантажировать.
— Ну и пусть шантажируют. Лишь бы убить вас, — уверенно возразила Аннабел.
— Хватит! — Разъяренный голос Филиппа прозвучал неожиданно и для Маргарет, и для Аннабел. — Сейчас же просите прощения!
— Не буду! — закричала Аннабел. — Я ее ненавижу! — Обогнув отца, она с трудом взбежала по парадной лестнице. Наверху она обернулась и крикнула: — Вас я тоже ненавижу! — А потом умчалась по коридору.
Маргарет, которая заметила блеснувшую на худеньком личике девочки слезу, чувствовала к ней только жалость.
— Я намерен отослать ее в деревню, и она останется там до тех пор, пока не научится себя вести, чтобы ее было видно, но не слышно.
— Весьма угнетающая философия детского воспитания, сказала Маргарет. Филипп удивленно посмотрел на нее.
— Как вы можете защищать ее после того, что она вам наговорила?
— Я достаточно здравомыслящий человек, чтобы не принимать всерьез то, что говорит ребенок в этом возрасте.
Маргарет последовала за Филиппом в столовую и опустилась на стул, торопливо отодвинутый для нее лакеем.
— Это все. — Филипп отпустил лакея, когда тот поставил перед Маргарет тарелку с едой, которую ей совсем не хотелось есть.
Все, что могла сделать и не сделала Маргарет, — попросить лакея остаться. Пока он находился в столовой, Филипг не мог заговорить ни о чем личном, а главное, о том, что произошло вчера ночью. Она не поднимала взгляда от тарелки, посреди которой лежало вареное яйцо, похожее на глаз, выбитый из глазницы.
У нее гора с плеч свалилась, когда Филипп заговорил не о том, как она отзывалась на его ласки.
— Утро я проведу в палате лордов. Когда придет Хендрикс…
— Я не хочу его видеть. — Маргарет инстинктивно запротестовала, вспомнив откровения Хендрикса о том, что он был главным организатором ухода ее отца от них с матерью.
— Я не спрашиваю у вас, чего вы хотите, госпожа супруга. Вас наняли, чтобы вы играли роль, и если вы думаете, что прошедшая ночь изменила мой взгляд на вас…