Больше, чем власть

Шегало Наталья

Дар уважительно приподнял книгу в тяжелом деревянном окладе, заглянул внутрь и убедился, что алфавит ему незнаком. Благодаря получасовому облучению головного мозга в пыточном кресле в фактории устную речь он еще понимал, но заказать себе заодно и запись алфавита не догадался, не видя в том надобности. Литературные вкусы хозяина остались для Зория загадкой.

Он покинул гостиную через большую, задрапированную тканью арку в стене — и оказался на площадке второй лестницы, видимо, парадной. Здесь, спасаясь от яркого солнца, ему снова пришлось прикрыть глаза, уже успевшие привыкнуть к полумраку гостиной. Через не защищенное ставнями окно утренние лучи азартно вылизывали паркетные плиты пола и деревянные балясины парадной

лестницы.

Заслонившись от света рукой, Зорий двинулся в следующую дверь и сразу понял, что попал куда нужно — в кабинет. Если в гостиной на стенах висели канделябры, то кабинет сильно опережал ее в эволюционном развитии: здесь имелись две электрические лампы и куча проводов, оставшихся от хозяйской работы по электрификации жилища. В углу красовалась портативная электростанция. На деревянном столе, слегка подпорченном усилиями какого-то древесного жучка, была брошена пара перчаток для работы в виртуальном рабочем пространстве и шлем. Зорий поискал глазами компьютер, создающий это пространство, и не нашел. По столу и прилегающему к нему подоконнику были разбросаны компьютерные диски. Дар только взглянул на них, и уже через секунду подробно рассматривал каждый. Это оказались дистрибутивы обучающих программ по медицине: анатомия, фармакология, микрохирургия. Марки производителей гласили: «Сделано на Земле».

Значит, он все-таки в гостях у Лориса Лэвелля? Но где же тогда Лаэрта Эвери? Не теряет ли он зря время, обыскивая не тот дом? С другой стороны, всего час назад сбежавший трансогенет и местный врач были вместе. Если они достаточно близки — в кризисной ситуации едва ли расстанутся друг с другом.

Зорий внимательно прошелся взглядом по кабинету. Стеллажи были забиты книгами. Наверное, книги по местным ценам были дорогим удовольствием. Их тяжелые оклады украшала резьба, чеканка, кожа, вышивка и даже какие-то ракушки. Полка прогнулась под тяжестью этой средневековой мудрости.

Рядом с книжным хранилищем располагался такой же массивный, как все в этом доме, секретер. Ящики заперты не были. Дом демонстрировал полное пренебрежение хозяина к защите частной собственности. Тяжелый кованый ключ висел на гвоздике справа и тоже покрылся густой домашней пылью. Секретер был набит мелким барахлом, какое давно стоило бы выбросить. Дар вывалил содержимое ящиков на стол и прежде всего занялся бумагой. Только здесь он нашел, наконец, что-то индивидуально-определенное: единственное имя, написанное много раз, но двумя разными почерками.

Но это было не имя Лаэрты Эвери. Это было имя Лориса Лэвелля.

Бумажный лист был исписан крупным почерком, схожим с тем, который Зорий видел на входной двери: «Лорис Лэвелль. Лорис Лэвелль, Лорис Лэвелль... ». II так много раз. Чуть ниже то же имя было повторено вторым почерком — размашистым, залихватским. На обратной стороне листа имелся портретный набросок: молодой мужчина с длинными черными волосами и маленькими усиками. Дар узнал врача, хотя рисунок был непрофессионален и небрежен.

Была еще целая куча рисунков: проект какой-то двухэтажной постройки, кривой чертеж меча, карта местности с нанесенными горами, дорогой, населенными пунктами, и крестиком, помечавшим то ли конечный пункт следования, то ли зарытое сокровище, то ли месторасположение корабля. Последнее было бы очень кстати.

Но если это все-таки дом врача, то Дар напрасно ждет результатов дактилоскопической экспертизы. Скорее всего, отпечатки пальцев на кружке принадлежат Лорису Левеллю. Но здесь было два человека. Два. Кто-то же писал на федеральном эсперанто: «Сова, прекрати портить дверь»? Значит, этот язык был понятен не только доктору, но и тому, кому была адресована просьба. И пока у Зория оставалась надежда найти этого адресата, он не намерен был покидать дом.

Пришлось сосредоточиться: глубокий эмоциональный поиск всегда требовал больших затрат энергии и предельной концентрации. Человек

словно превращался в прибор для измерения эмоционального фона и биоизлучения, оставленных другими людьми. Без нужды прибегать к таким упражнениям не следовало: слишком изматывалась нервная система, не привыкшая чувствовать больше чем за одного. Последствия были неизбежны: немотивированная раздражительность, головная боль, резь в глазах. Зорий знал, что после бессонной ночи он рискует устать слишком быстро, но иного выбора сейчас не было. Первая попытка оказалась неудачной — мешало поле, создаваемое браслетом высшей защиты, понижая и без того ослабленную недостатком сна чувствительность. Чтобы не тратить энергию на преодоление защитного слоя, Дар отключил браслет. Только со второй попытки ему удалось погрузиться на нужный уровень — не глубже полумесячной давности. Как раньше он видел следы глазами, так сейчас шестым чувством впитывал атмосферу этого дома. Медленно передвигаясь по комнате, он снимал ладонями лоскутки чужих присутствий с поверхности вещей, но руками ни к чему не прикасался.

В кресле у стола, там, где предположительно располагался исчезнувший из кабинета компьютер, часто сменяя друг друга, бывали два человека. Один из них работал, надевал перчатки, входил в виртуальное рабочее пространство. Фон его эмоций выдавал ровную сосредоточенность. Второй, видимо, развлекался. Яркие всплески радости чередовались с провалами досады.

Рука Дара застыла на уровне изголовья кресла. Один был мужчина, видимо, Лорис Лэвелль, а второй... Зорий с удивлением обнаружил, что не может определить пол второго объекта. Такое с ним было впервые. Пальцы уже почти касались высокой спинки кресла, он вслушивался в отзвуки чужих чувств так тщательно и чутко, что жгло ладони, но ему так и не удалось распознать, кем, мужчиной или женщиной, они были оставлены.

Пришлось подождать, пока кисти рук избавятся от жара прилившей крови и восстановят чувствительность, притупившуюся от перенапряжения. После передышки Зорий осторожно двинулся к оконному проему. Здесь почти не было следов первого, а вот второй любил сидеть на подоконнике и о чем-то увлеченно мечтал. В этом месте его эмоции плавными волнами стелились под ладони. Эмоциональных следов второго в доме было на порядок больше: они сохранились на книгах, на древней мебели, на изрезанных ажурных деревянных панелях. Казалось, этот таинственный второй умудрился прикоснуться к каждому сантиметру в доме. Не было такой вещи, которая ускользнула бы от его внимания, где-то пристального, где-то поверхностного. Дар вспомнил, где ему доводилось встречать такую интенсивность чужого присутствия во всех вещах: еще в бытность курсантами на тренировках учащиеся отрабатывали глубину погружения в поисковый транс на следах, оставленных уборщицей, что ежедневно наводила чистоту в учебных аудиториях. Эти следы действительно были практически везде, за исключением потолка. Так может быть, таинственный «второй» — всего лишь прислуга? Но откуда тогда такие сложности с определением пола? Можно было бы предположить, что эти затруднения вызваны местным происхождением: люди, конечно, есть люди, но другая культура, другие эмоции легко могли ввести Дара в заблуждение. У Зория не было большой практики в общении с представителями отсталых цивилизаций. Но следы Лориса Лэвелля — аборигена — распознавались легко.

Почти на ощупь Дар двинулся из кабинета назад в гостиную. И уже на пороге уловил новую, свежую струю — спешки, легкой паники, сборов в дорогу. Непередаваемый аромат страха. Запах жертвы. Нет, не запах. Но безошибочное собственное возбуждение охотника толкнуло Зория по свежему следу, прочь из гостиной, во вторую дверь, к кухне, назад в гостиную, к комоду с одеждой, в спальню...

Он остановился на пороге. Именно в это место ему меньше всего хотелось сейчас заходить. В чем только ни приходится копаться по долгу службы... Но есть же и предел.