Болшевцы
Шрифт:
— В революцию фабрикант Крафт сбежал за границу. В его имении ГПУ организовало свой совхоз. А теперь здесь будете жить вы…
Окруженный хвойными деревьями, возвышался серый бревенчатый дом, покрытый ржавой железной крышей. В подслеповатые тусклые окна заглядывала из палисадника пышная зелень. Напротив, через дорогу, поблескивали стеклами ровные ряды оранжерей и парников. Еще дальше виднелись приземистые усадебные строеньица и запущенный, обсаженный плакучими ивами и сиренью пруд. Вправо от пруда раскинулся липовый парк, влево — сад, узловатые
Воспитанников встретили Погребинский, Мелихов и еще какой-то обрюзгший мужчина.
Погребинский уже успел познакомиться с ребятами. Несколько дней тому назад он пришел в детдом, собрал их в столовку и спросил:
— Надоело коробки клеить?
— Надоело, — весело ответили ребята.
Они уже ожидали от гостя чего-то забавного и в то же время значительного.
— На вокзал хочется? — продолжал гость.
Ребята притихли. Многим этот вопрос показался щекотливым. Наконец один нашелся и не без удали ответил за всех:
— Захочется, тебя не спросимся…
— Как тебя зовут-то? — спокойно полюбопытствовал Погребинский.
— Котов!
— Прогадаешь, Котов, — и Погребинский лукаво посмотрел на остальных ребят, точно они были его сообщниками.
— Ты не волынь — не с маленькими разговариваешь, — отрезал Умнов.
Погребинский вгляделся в его худенькое, сосредоточенное лицо. «Кажется, дельный мальчуган», подумал он.
— Ну что же, волынить не будем! — и он подошел к ребятам Поближе.
— Есть у нас с товарищем Мелиховым предложение — людей из вас сделать…
— Придет время — сами сделаемся! — ухмыльнулся Котов.
Мелихов, заведующий детдомом, строго посмотрел на Котова, потом и на всех ребят. Ребята присмирели.
— Хочется нам из вас столяров, кузнецов, слесарей, сапожников сделать, — продолжал Погребинский, не обращая внимания на остроты Котова. — У тебя отец-то кем был? — неожиданно спросил он Умнова.
— Шофером…
— Профессия дельная… Погиб?
— Да, — сказал Умнов.
Участие этого чужого человека к отцу польстило ему.
— А мать?
— А мать, как увидала мертвого, тут же и умерла от разрыва сердца.
— С тех пор ты и бродяжничаешь?
Этот вопрос задел Умнова за больное место. Он давно уже затаенно мечтал о «настоящей» спокойной жизни, завидовал всем, кто жил ею. И поэтому он, охотно отвечавший на вопросы Погребинского, пока разговор шел о родителях, теперь вдруг озлился и крикнул:
— Ребята, поп пришел! Исповедует! Федор Григорьевич, где будем причащаться-то?
— В коммуне! — невозмутимо сказал Погребинский.
— В какой такой коммуне? — спросил Котов настороженно.
— Разве я вам еще не рассказал? Ну, так слушайте…
И ребята узнали, что их детдом предполагается перебросить из Москвы в Болшево.
— Вы там сами себе хозяева будете, — говорил
Ребятам это предложение понравилось. Жизнь в Болшеве им рисовалась в розовых красках. Одним — Умнову и его друзьям — понравилось, что они будут налаживать хозяйство в коммуне, другим — это были в большинстве товарищи Котова — нравилась предстоящая вольготная жизнь, и коммуна в их представлении походила на веселый шалман. Котовцы, смеясь над Умновым, дразнили его «скопидомок», и Умнов, разозленный, неоднократно бросался на Котова с кулаками.
— Ну, ты еще не дорос до моих зубов, — снисходительно отпихивал его от себя Котов.
Но эти ссоры никому не мешали ожидать с нетерпением переезда. Стены детдома теперь казались постылыми. Ребятам было уже тесно и нудно здесь. Их безудержная фантазия наделяла будущее болшевское житье несбыточными и маловероятными обстоятельствами. Здесь были и охота на диких уток с ночевками на болоте и амуры с пышными молочницами… Иные же мечтали о том, что будут служить в ОГПУ и станут щеголять в галифе и хромовых сапожках. Все чувствовали себя приподнято, понимали, что их жизнь ломается, и это каждого заставляло думать о будущем…
Погребинский и Мелихов были настроены радостно. Они давно и нетерпеливо поджидали ребят; Погребинский был доволен, что ему так хорошо удалось подобрать место для организуемой коммуны.
Новое большое дело начиналось, повидимому, в благоприятных условиях.
Мелихов всегда мечтал о педагогических опытах большого размаха.
Планы организации трудовой коммуны правонарушителей захватили его. Погребинский неоднократно говорил ему, что в будущей коммуне необходимо поставить правонарушителей в такие условия, чтоб воспитанники по-настоящему работали. Не пичкать их трудом по рецепту, точно лекарством, а сделать труд таким же естественным содержанием жизни коммунара, каким он является для всякого пролетария в Советской стране. Он говорил, что не будет толку от навязывания бывшему вору учебы, политграмоты и газеты, когда еще одно упоминание об этих вещах вызывает у него ярость.
Ключ успеха лежит в уменье создать такие условия, чтобы вкус к знанию возникал у коммунаров из нормальных потребностей их жизни.
Когда Мелихов слушал эти доводы, они казались ему неотразимыми, и он сам шутил над оранжерейной практикой некоторых известных ему колоний для беспризорных. Но когда он представлял себе, как это все будет на практике, то получалось менее ясно.
Со своими воспитанниками он, конечно, справится, но как обернется дело по перевоспитанию «урок»-рецидивистов? И он с тревогой думал о том дне, когда к его воспитанникам пришлют настоящих матерых воров. Порой ему казалось, что «урки» разбегутся, сманив детдомовцев. А он любил своих ребят, болел за их судьбу… Как-то все это сложится?