Большевики и левые эсеры (Октябрь 1917 - июль 1918)
Шрифт:
"жалоба Осипа Мандельштама на террористические замашки Блюмкина осталась, как и следовало ожидать, гласом вопиющего в пустыне. Если бы тогда Блюмкиным заинтересовались, знаменитое убийство германского посла могло бы сорваться, но этого не случилось: Блюмкин осуществил свои планы без малейшей помехи..."54 Блюмкиным не заинтересовались, так как это было не в интересах Дзержинского. Последний, безусловно, знал о готовящемся покушении на Мирбаха уже потому, что незадолго до убийства Карахан предупредил его о предстоящем убийстве. В письменных показаниях по делу об убийстве Мирбаха, данных 10 июля, Дзержинский коснулся этого вопроса более подробно. Он сообщил, что о возможных террористических актах против Мирбаха германское посольство извещало его дважды. Так, примерно в середине июня представители германского посольства сообщили Карахану и через
"о готовящемся покушении на жизнь членов германского посольства... Это дело было передано для расследования тт.Петерсу и Лацису... Я был уверен, что членам германского посольства кто-то дает умышленно ложные сведения для шантажирования их или для других более сложных целей... Затем в конце июня (28-го) мне был передан т. Караханом новый материал, полученный им от германского посольства, о готовящихся заговорах..."
Дзержинского же во всем этом более всего заинтересовали не заговорщики, а имена информаторов германского посольства; и председатель ВЧК сказал германским дипломатам, что, не зная имен информаторов, он не сможет помочь посольству в разоблачении готовящихся заговоров. Дзержинский, кстати, намекал, что
и он имеет своих информаторов (отдел Блюмкина), которые сообщают ему о настроениях сотрудников посольства и их отношении к председателю ВЧК. Дзержинский продолжал:
"Для выяснения своих сомнений я попросил т. Карахана познакомить меня непосредственно с кем-либо из германского посольства. Я встретился с д-ром Рицлером и лейтенантом Миллером... Д-р Рицлер указал, что шантаж трудно предполагать, так как денег дающие ему сведения лица от него не получают. Я указал, что могут быть политические мотивы... Что здесь какая-то интрига я тем более убежден, что я получил вполне достоверные сведения, что именно д-ру Рицлеру сообщено, будто я смотрю сквозь пальцы на заговоры, направленные непосредственно против безопасности членов германского посольства, что, конечно, является выдумкой и клеветой. Этим недоверием к себе я объяснял тот странный факт, связывающий мне руки в раскрытии заговорщиков и интриганов, что мне не было сообщено об источнике сведений о готовящихся покушениях... Очевидным для меня было, что это недоверие было возбуждено лицами, имеющими в этом какую-либо цель помешать мне раскрыть настоящих заговорщиков, о существовании которых, на основании всех имеющихся у меня данных, я не сомневался. Я опасался покушений на жизнь гр. Мирбаха... Недоверие ко мне со стороны дающих мне материал связывало мне руки..." Поддавшись на уговоры Дзержинского, Рицлер открыл председателю ВЧК их имена и даже устроил встречу с одним из них. Дзержинский продолжал:
"Некая Бендерская, видимо, соучастница заговора, была, как мне (и т.Карахану) было сказано д-ром Рицлером, одновременно и осведомительницей посольства... Через т. Карахана я потом настаивал, чтобы меня лично свели с осведомителями. Фамилия главного осведомителя не была названа... Рицлер, наконец, согласился познакомить меня со своим осведомителем. За пару дней до покушения (дня точно не помню) я встретился с последним... После
свидания с этим господином (В. И. Гинчем -- О. Ф.) у меня больше не было сомнений, для меня факт шантажа был очевиден... В конце разговора, когда я встал, чтобы уйти, он просил меня [о] пропуске ко мне в Комиссию, что он несколько раз был там со сведениями, но его не хотели выслушивать, что был и в отряде Попова, но тоже толку не добился. После этой встречи я через т. Карахана сообщил германскому посольству, что считаю арест Гинча и Бендерской необходимым, но ответа я не получал..."55
С. Далинский обращает внимание на то, что информация Гинча "по каким-то причинам" не привлекла внимания Дзержинского.56 Но очевидно, что она потому и не привлекла его внимания, что он был в курсе готовящегося покушения на жизнь германского посла. Это достаточно определенно следует и из показаний Мюллера:
"...Скажу относительно Гинча... Недели четыре--пять тому назад, (т.е. в самом начале июня, когда только-только начинали фабриковать дело Роберта Мирбаха -- Ю. Ф), а может быть и больше, утвердительно сказать затрудняюсь, в посольство наше явился этот Гинч и передал заведующему канцелярией г. Вухерфенику, что на графа Мирбаха партией "Союз Союзов" готовится покушение на убийство. Об этом доктором Рицлером было сообщено в комиссариат по иностранным делам, который в свою очередь уведомил Чрезвычайную Комиссию. Там же не придавали этому заявлению никакого значения.
явилось настоятельным в глазах чинов посольства, что дней 10 тому назад являлся тот же Гинч и говорил определенно, что между 5 и 6 июля может случиться покушение".57
Дзержинский, следовательно, безусловно знал, что Мирбах будет убит на днях. Но ничего не предпринял. И более того, Дзержинский знал, что 6 июля Блюмкин отправится к Мирбаху. А скорее всего знал и то, что во время этой встречи Блюмкин Мирбаха убьет. Вот что написал в своих показаниях Лацис:
"О смерти Мирбаха я узнал в комиссариате вн[утренних] делв 3 1/2 часа дня. Сейчас жеяотправилсявВс.Чр.К.,где узнал, что т.Дзержинский подозревает в убийстве Мирбаха - Блюмкина, заведующего секретным отделом контррево[люционного] отдела. Самого тов. Дзержинского уже не застал. Он отправился на место преступления. Оттуда меня запрашивали, кончилось ли у нас дело Мирбаха, племянника посла, и у кого оно находится, ибо оно обнаружено на месте преступления... Отсюда мне стало ясно, что покушение на Мирбаха произведено действительно Блюмкиным".58
Но Лацису это стало ясно после того, как в посольстве нашли папку с делом Мирбаха, а Дзержинскому -- еще до того, как он отправился в посольство. И здесь сами собой напрашиваются два вывода, одинаково невыгодные для Дзержинского и по существу равнозначные: либо Дзержинский собственноручно подписывал пропуск Блюмкина и Андреева и знал о визите чекистов к Мирбаху, а значит, наверняка знал и о предстоящем убийстве; либо Дзержинский пропуска не подписывал (обеспечивая себе алиби), но о приказе Блюмкину "одного члена ЦК" убить 6 июля Мирбаха знал, а потому и обвинил Блюмкина в убийстве, лишь только узнав о нем. И в том и в другом случае причастность Дзержинского к убийству не может вызывать сомнения.
Ленин о готовившемся убийстве скорее всего не знал. Доказательств его участия в организации покушения нет. Американский историк Адам Улам считает поэтому сомнительным, чтобы лично Ленин был серьезно замешан в террористическом акте.59 Но кто
бы ни стоял за убийством Мирбаха, фактом является то, что большевики оказались к нему готовыми больше, чем сами левые эсеры, которые, по заявлению большевиков, этот террористический акт готовили. Так или иначе, с момента первого сообщения о реализации покушения на Мирбаха роль Ленина в разгроме ПЛСР была однозначной. Интересный эпизод описывает в связи с этим в своих воспоминаниях советский сотрудник полпредства в Берлине Г. А. Соломон. Он пишет, что вернувшийся в Германию вскоре после июльских событий Л.Б.Красин рассказывал ему "с глубоким отвращением":
"Я хорошо знаю Ленина, но такого глубокого и жестокого цинизма я в нем не подозревал... Рассказывая мне об этом предполагаемом выходе из положения, он с улыбочкой, заметьте, с улыбочкой, прибавил: "словом, мы произведем среди товарищей товарищей эсеров внутренний заем... и таким образом и невинность соблюдем, и капитал приобретем..." Г. Соломон продолжает:
"В этот свой приезд Красин неоднократно в разговорах со мной, точно не имея сил отделаться от тяжелого кошмарного впечатления, возвращался к этому вопросу и несколько раз повторял мне эти слова Ленина. Затем, уже много лет спустя, в Лондоне, Красин как-то вновь возвратился в одном разговоре со мной о Ленине к этому факту, почему он и врезался в мою память острым клином".60
Как справедливо указывает Д. Кармайкл, " предполагаемым выходом из положения" или "внутренним займом" было "обвинение простодушных левых эсеров в убийстве Мирбаха".61 Но свидетельство Соломона отнюдь не единственное. Вот как описывает в своих воспоминаниях Айно Куусинен, жена Отто Куусинена, обстоятельства, при которых она узнала о непричастности левых эсеров к убийству Мирбаха:
"Многие эсеры были расстреляны после того, как Ленин заявил, что убийство посла явилось прелюдией к восстанию против большевистского режима. Однако вскоре я узнала, что на самом деле эсеры не были виновны. Когда