Большие батальоны. Том 2. От финских хладных скал…
Шрифт:
Посол Алисон Крейг, аристократического вида мужчина, был, как и Карлсон, живший на крыше, «в самом расцвете сил», что означало нечто среднее между пятьюдесятью и шестьюдесятью пятью, удивлённо вскинул голову. Он не любил, когда его отвлекали, да ещё так бесцеремонно. Посол играл в новомодную компьютерную игру и был целиком поглощён отбором на невольничьем рынке рабынь для султанского гарема. Если не угадаешь сегодняшних вкусов «повелителя» – сразу провалишься на несколько уровней вниз – из визирей в младшие евнухи.
– Что у вас, Лерой? Вы не забыли, как называется ваша нынешняя должность?
Мистер Крейг имел очень хорошие связи, и не только в Госдепе,
– Не забыл, сэр. Но боюсь, что очень скоро это не будет иметь никакого значения ни для вас, ни для меня. Вы включали сегодня телевизор?
– А надо? – Посол с сожалением «сохранился» и вышел из игры.
– А вы попробуйте. Хоть первый канал, хоть другой. Везде одно и то же.
Крейг потянулся за пультом, а Лютенс подошёл к выходящему в небольшой внутренний дворик окну, приоткрыл створку и закурил, не спросив разрешения. Какая теперь, к чёрту, субординация? У него ещё раз смотреть то, что сейчас появится на экране, не было ни желания, ни необходимости. И так всё запомнил почти дословно. Русский язык Лерой знал наверняка лучше напыщенного бостонца, легко управлялся со всеми его современными нюансами и неологизмами и говорил без малейшего намёка на акцент. Не зря говорят, что из всех европейцев по-настоящему овладеть русским могут только немцы. И в дикторах центрального ТВ Лютенс был бы на месте, и где-нибудь на лесоповале. А то, что безбожно коверкал язык «на людях», так не зря в его родном Техасе говорят: «Умеешь считать до десяти – остановись на семи».
Пока посол смотрел и слушал непрерывно повторяемое на всех каналах «Обращение» российского Президента, сопровождаемое теперь ещё и хроникальными съёмками на улицах Москвы, Лютенс докурил одну сигарету и тут же сунул в рот следующую. Карьера, будем считать, кончена. Нормальная, плавно восходящая, без сверхусилий и нервотрёпки карьера. Чем придётся заниматься теперь – не скажет и китайский гадальщик по рисункам на панцире черепахи. Скучно не будет, здесь можно поручиться, но в транду,как говорят эти проклятые русские, такое веселье!
– Если я правильно понял, вы проиграли по-крупному, – выключив полутораметровый плазменный экран и откинувшись в кресле, почти без интонаций сказал посол.
– Не я – мы! Мы все проиграли! И Америка, и весь «свободный мир»! И вы не представляете, насколько крупно на самом деле!
– Ну отчего же? Воображением меня Бог не обделил. Да вы присаживайтесь, Лерой. Кофе, чай?
– А водка у вас есть?
– Водка? Ах да. Всё правильно, мы же пока в России. Здесь по такому поводу – только водка…
Посол достал из симметрично сейфу встроенного в шкаф-купе холодильника бутылку обычной кристалловской за триста рублей (не к чему шиковать без реального смысла).
– Вам гранёный стакан или всё же рюмки?
– Гранёного у вас всё равно нет…
– Отчего
Лютенс махнул рукой. Мол, не имеет никакого значения.
Дипломаты выпили.
– А теперь скажите, Лерой, что, собственно, произошло? Меня, как посла, ваши игры формально не касаются, внутренние коллизии в стране пребывания – тоже. Я, разумеется, должен их отслеживать, выявлять тенденции… Как гражданин и патриот США, я, не извольте сомневаться, озабочен: происшедшее никаким образом не улучшает нашего международного геостратегического положения. Америка может жить спокойно только в случае, если она сильнее трёх следующих за ней держав в любой их коалиции. Так вы считаете, что вследствие случившегося Россия получит… Что? Силы и право оспаривать наше место и нашу роль в мире? Очень в этом сомневаюсь. Или вас волнует проигрыш всего лишь очередного, вашего личного гейма?
Вопреки обычаям своего круга, Крейг почти вызывающе предпочитал теннис гольфу.
– Придётся вам кое-что объяснить, Алисон…
Окончательно отринув субординацию, разведчик стал обращаться к послу по имени. Звучало это почти так же, как если бы здесь, в России, майор самовольно перешёл на «ты» с генералом.
– Я знаю, что вы полностью в курсе готовившейся при нашем самом активном участии смены правящего режима в этой стране. Вы работали по своим каналам, я по своим. Вам выделялись средства по линии Госдепартамента на «продвижение демократии» в России. Вы их успешно осваивали, как здесь говорят. Вы регулярно встречались с представителями «несистемной оппозиции», платили наличными, когда считали это нужным, делали соответствующие представления российскому МИДу по всем значимым фактам нарушений «прав человека», вообще действий, идущих вразрез с нашими желаниями и предпочтениями… «Жизненными интересами США».
– Допустим, и что из того?
– Вы при этом категорически не хотели сотрудничать со мной и с моим предшественником, заявляя, что не во всём разделяете наши методы и подходы…
– Я их и сейчас не разделяю. И в какой-то мере даже рад столь наглядному подтверждению моей правоты. Думаете, я не знаю, какие доносы вы слали за моей спиной в Госдеп и своему директору? Что, почти не стесняясь, говорили тем, кого считали своими единомышленниками. Поэтому на сочувствие не рассчитывайте, Лерой.
Я, видите ли, на самом деле признаю принцип невмешательства, по крайней мере – если вмешательствоосуществляется в грубой форме. Я помню о том, что Россия, нравится нам это или нет, принадлежит к нашей команде,к иудеохристианской цивилизации, если угодно. И, за исключением периода «холодной войны» (в которой мы тоже старались играть корректно), эта страна всегда была нашим союзником. Лично я никогда не имел ничего против, если бы она после крушения коммунизма полностью вошла в число наших ближайших друзей. Я все двадцать лет отстаивал свою позицию – организовать для России новый «план Маршалла», помочь ей «подняться с колен», как здесь любят говорить, с учётом наших интересов, конечно, и руководить миром совместно с ней. Не особенно считаясь, кто старший партнёр, кто младший.