Большие батальоны. Том 2. От финских хладных скал…
Шрифт:
По «горячей линии», впервые установленной после Кубинского кризиса, звонил коллега – президент Соединённых Штатов. Разговор, само собой, вёлся через переводчиков, говорить на языке хоть противника, хоть друга никому из них было «невместно». Это руководитель любой другой страны легко болтал с «Большим братом» на встречах, даже официальных, по-английски (но – никогда наоборот), а здесь – «совсем другие понты».
Зато переводчики-синхронисты были столь высокого уровня, что их как бы и не слышали собеседники, будто действительно тет-а-тет общались.
– Здравствуй, Георгий. Рад
– Здравствуй, друг. А я бы не возражал, мне скрывать нечего. Ведь мы с тобой всегда говорим только истинную правду, на благо наших народов и всего демократического человечества… Но если ты хочешь конфиденциальности, то пожалуйста…
Рядом с Президентом стоял Фёст, слушал разговор через наушники и в случае необходимости стремительно набирал подсказки на клавиатуре, соединённой с большим экраном напротив.
– Конечно, Георгий, ты совершенно прав. Но сейчас у меня к тебе несколько вопросов. Пока – не для разглашения. Ты же знаешь этих журналистов…
– Я-то знаю, Мишель. Я не знаю, самостоятелен ли ты сейчас от своих лоббистов, конгрессменов, сенаторов и тому подобной…
Слово «сволочь» не относилось к разряду проходимых сквозь «демократически-политкорректные» фильтры, а другого Президент, вернее, Фёст, подбирать не стал. Вадим ухитрялся придумывать ответы и письменно их излагать быстрее, чем оба собеседника находили подходящие выражения.
– Я всегда самостоятелен, за исключением предусмотренных нашей Конституцией случаев. И хочу спросить – твоё сегодняшнее заявление что означает?
– А в чём вопрос, Мишель? Моё заявление адресовано только моему народу и только по случаю некоторых, не имеющих глобального значения событий в моей столице. Я бы не стал звонить тебе по поводу бунта негров в Гарлеме или Нью-Орлеане…
– Афроамериканцев, Георгий, не забывайся…
– В учебнике антропологии названы три расы – европеоидная, монголоидная, негроидная. Мы станем оспаривать эту классификацию?
– Георгий, наверное, моя госсекретарь права – ты специально провоцируешь новую конфронтацию. Но зачем? Ты же меня знаешь, я только за добрые отношения и взаимопонимание на основе общечеловеческих ценностей…
– Ты – возможно. Но сам лично разве что-нибудь решаешь? Если даже сейчас ссылаешься на не слишком умную женщину?
Прочитав это на экране, Президент поднял на Фёста почти умоляющие глаза. Ну зачем, мол, это?
Почувствовав, что уже устал и думать, и писать, и держать мыслеформу, в которой Президент разумен и послушен, Вадим решительно взял у него из рук трубку и жестом Юлия Цезаря велел Мятлеву переместить своего друга и начальника в соседнее кресло.
Имитировать голос «предыдущего оратора» ему не составило никакого труда, с детства умел пародировать или воспроизводить кого и что угодно. Тем более переводчику-синхронисту не до того, чтобы улавливать тонкости фонетики. Тут успеть бы мысли адекватно переформатировать.
– Георгий, мне не очень нравится то, что ты говоришь. Я глава сильнейшей в мире экономической, политической и военной державы. А ты сегодня заявил, что наше мнение не имеет для
Вадим удобно устроился в президентском кресле, потянулся, закурил. Сейчас куда проще дело пойдёт – напрямую говорить, а не шпаргалки торопливо писать.
– Понимай в самом прямом и безусловном смысле, вот с такой примерно позиции. Ты ведь тоже юрист? Значит, поймёшь. Вы вольно или невольно, но непрерывно, с самого сорок пятого года внушаете нам, что готовы сотрудничать только в пределах самой крайней необходимости. А вообще предпочли бы уничтожить и «снять проблему». Помнишь – план «Дропшот», стратегия «отбрасывания коммунизма», «Империя зла», «Звёздные войны»… Теперь – «Продвижение демократии». Ты хорошо меня слышишь, Мишель?
Фёст говорил, испытывая агрессивную радость, как тогда, когда, подготовившись, перед несколькими дворовыми компаниями демонстративно оскорблял признанного лидера «блатарей» с «того квартала», заведомо зная, что побьёт его хоть в одиночку, хоть со всей кодлой.
– Георгий, сейчас речь не об этом. Я хочу дружить с тобой и с твоей страной. Но ты пойми – моё фактическое положение и Конституция не позволяют пойти на мировую на твоих условиях. Это сочтут предательством, и всё закончится моим импичментом. Кому это надо? Для тебя я лучший партнёр, чем кто-то другой. Давай поговорим о взаимных уступках. Сначала ты берёшь свои слова обратно…
Фёст откровенно расхохотался в трубку и приказал своему переводчику аутентичнодонести эту реакцию до партнёра.
– Потом ты диктуешь мне ещё несколько условий… Извини, Мишель, мне глубоко безразличны твоипроблемы с твоимконгрессом и вашейконституцией. Будет только так, как я уже сказал. Стопроцентно равное партнёрство. Мы не ущемляем ваших прав, но ни на один дюйм не поступимся своими. Вроде бы, как мне известно, первопроходцы Америки не прощали выпадов в свой адрес. Я был совсем молодым парнем, когда видел вашу «Великолепную семёрку». «Хлопай, парень, хлопай!» [103] Помнишь?
103
Имеется в виду кадр, где Юл Бриннер (Крис) преподаёт урок молодому мексиканцу (Чико). «Хлопай, парень!», и между хлопками ладоней вставляет между ними выхваченный из кобуры «Кольт-писмейкер».
– Я не узнаю тебя, Георгий! Я хотел поговорить миром, а ты?
Казалось, даже через двух переводчиков передался надрыв в словах американского президента.
– Так узнай. Вы там очень любите в дело и не в дело цитировать Библию. Это оттуда: «Не мир я принёс, но меч!» Выбор за тобой. Либо вы впредь вмешиваетесь в наши дела, только когда попросят, остальное время сидите тихо-мирно и занимаетесь своей «Доктриной Монро». Любые спорные вопросы будем решать в Совете Безопасности ООН, на Генеральной Ассамблее или при личных конфиденциальных встречах. Идёт?