Большие деньги
Шрифт:
– Что вам угодно, мистер? – Она, вытерев с его лица пот, показала ему звоночек, висевший на кровати рядом с рукой.
– Сестра, ужасно хочется пить, – сказал он слабым голосом.
– Вам теперь можно только полоскать рот, но воду пить нельзя. Доктор не разрешает вам ни есть, ни пить, покуда не наладит систему дренирования.
– Где этот доктор? Почему его здесь нет? Почему его не было все это время? Неужели ему все равно – ведь я могу отказаться от его услуг и пригласить другого…
– А вот и доктор Снайдер, – благоговейно зашептала медсестра.
– Ну, Андерсон, вас удалось с большим трудом спасти. По-видимому, вы вообразили, что
– По-видимому, мне нельзя так напиваться… Послушайте, нельзя ли принести стакан воды?… Странно, но когда меня привезли сюда, мне показалось, что я в одном из притонов, Ах, Дорис… ей, конечно, не понравился бы мой разговор, плохая грамматика, а поведение? Явно недостойно бывшего офицера и джентльмена. Но знаете, док, если дело идет к этому, то можно будет торговать ими, продавать и покупать, как мешки с горохом. Каждый из них – мешок земляного ореха. Наплевать, что они думают по этому поводу. Знаете, док, может, и хорошо, что я попал на больничную койку. Теперь у меня есть возможность спокойно полежать, обо всем поразмыслить, отказаться от спиртного… Вам приходилось когда-нибудь размышлять над чем-нибудь, док?
– Я вот сейчас, мистер Андерсон, размышляю о том, что вам нужно лежать спокойно, абсолютно спокойно.
– Хорошо, док, занимайтесь своими делами… пришлите ко мне красивую медсестру, я хочу с ней поговорить. Я хочу рассказать ей о Билле Чернаке… Он был единственным нормальным парнем, таких мне больше встречать не приходилось. Вот только он, да Джо Эс-кью… Интересно, что он чувствовал, умирая? Видите ли, в последний раз… ну… когда я, скажем, физически пострадал… мы с ним разбились на самолете… новый аэроплан «Москит»… в него вложены сейчас миллионы долларов, а эти подлецы лишили меня всех акций… Скажите, доктор, вы никогда прежде не умирали, правда?
Теперь он видел над собой только белый потолок, чуть более светлый у окна. Чарли вспомнил о звонке, висящем на кровати рядом с рукой. Он звонил, звонил, но никто не приходил. Он дергал, дергал за веревочку, покуда она не оборвалась. Красивое розоватое лицо медсестры склонилось над ним, словно снятое крупным планом в кино. Ее юные не так часто целованные губы двигались. Он видел, как они двигаются, наверное, издают какие-то чмокающие звуки, но в ушах у него постоянно что-то звенело, словно вызовы по междугородке, и в результате он ничего не слышал. Что она говорит? Только тогда, когда он разговаривал, страх покидал его.
– Послушайте, вы, молодая женщина… – Он слышал собственный голос. Ему нравилось разговаривать, слышать себя. – Я плачу за пребывание в вашей больнице и хочу, чтобы здесь все было так, как я хочу. Послушайте, что это я говорил этому парню? Может, он и доктор, но ужасно похож на Уильяма Кайзера, мясника. Вы еще слишком молоды и этого, конечно, не знаете.
– К вам посетитель, мистер Андерсон. Может, немного освежить лицо?
Чарли повернул глаза. Экран перед ним вдруг исчез. В сером проеме двери стояла Марго. В желтом платье. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, и в эту минуту была похожа на птичку.
– Ты, наверное, ужасно злишься на меня, Марджери?
– Хуже, я очень беспокоюсь о тебе.
– Все будет в порядке, Марго. Мне прислали замечательного костоправа из Нью-Йорка. Он меня починит, поставит, где надо, заплатки. Он очень похож на Уильяма Кайзера, мясника, ну вылитый тот, только с усами…
– Послушай, Чарли, ты можешь выписать мне чек? Руки у тебя действуют. Мне позарез нужны деньги. Ты ведь обещал выплатить мне комиссионные по этой сделке с аэропортом. Мне нужно нанять для тебя адвоката. Родители Эйлин подали на тебя в суд. Местный прокурор подписал распоряжение о твоем задержании. Я принесла твою нью-йоркскую чековую книжку.
– Боже, Марго, я заработал кое-какие деньги, но все же я не Английский банк.
– Чарли, ты обещал открыть счет на мое имя, вспомни…
– Прежде позволь мне отсюда выкарабкаться…
– Чарли, несчастный, невезучий мистер А… неужели ты думаешь, что мне нравится беспокоить тебя в такое время?… Но ведь мне нужно, как и всем людям есть… если у меня будут деньги, я попытаюсь все уладить с прокурором… не допустить появления сообщений об этом в газетах, ну и все такое. Ты же знаешь, как они все могут раздуть… но мне нужны деньги, и как можно скорее.
– Ладно, выпиши чек на пять тысяч… Как тебе повезло, Марго, что я не сломал руку.
Красивая розовая медсестра вернулась. Теперь у нее был ледяной резкий, неуступчивый голос.
– Боюсь, что время свидания истекло, – сказала она.
Марго, наклонившись, поцеловала его в лоб. Чарли казалось, что он находится в какой-то стеклянной клетке. Он видел, как прикасаются к нему ее губы, ее волосы, он знал, что ее платье должно пахнуть, что от нее исходит запах ее любимых духов, но он ничего этого не ощущал. Он смотрел ей вслед. Она шла, как в замедленном кино, покачивая бедрами, туго обтянутыми юбкой, нервно помахивая у шеи листочком, чтобы на нем просохли чернила.
– Послушайте, сестра, все это похоже на массовое изъятие вкладов… По-моему, этот старый институт уже не отвечает современным требованиям. Теперь я отдаю распоряжения. Передайте там, внизу, в регистрации, чтобы больше ко мне никого не пускали. В палате я, вы и еще доктор Кайзер Уильям, этого вполне достаточно.
– Ну а теперь пора немного прогуляться в коридоре, – сказала красивая розоватая медсестра уже бодрым, веселым голосом, словно речь шла о посещении какого-то шоу или бейсбольного матча.
Пришел санитар. Когда Чарли встал на ноги, палата вдруг куда-то уплыла вместе с матрасом и кроватью, серый коридор все отдалялся, а от неловкого ковыляния обе его ноги пронзили болезненные судороги. Он вновь погрузился в плотную темноту, вызывающую сильную тошноту. Потом появился свет, но он был где-то далеко-далеко. Он еле ворочал сухим языком, ему очень хотелось пить. Все вокруг него подернулось розоватым туманом. Он говорил, но не здесь, а где-то в другом месте. Он чувствовал, как слова вырываются из глотки, но он их не слышал. Он только слышал голос доктора. Тот говорил о перитоните так, как о самой веселой вечеринке в мире, словно поздравлял кого-то со счастливым Рождеством. Он слышал и другие голоса. Глаза его были открыты, направлены туда, откуда до него доносились другие голоса. Вдруг он увидал перед собой Джима с озадаченной, мрачной, кислой физиономией – так тот всегда смотрел на него, когда он был мальчишкой и по воскресеньям склонялся над своими учебниками.