Большие проблемы маленькой блондинки
Шрифт:
Он рывком поднялся с корточек, осторожно отцепил ее руки от своих коленок и пошел к двери, в которую названивали уже без остановки. Взялся за замок обеими руками, но прежде, чем открыть, снова глянул на нее и пробормотал то ли для нее, то ли для себя, кто знает:
— Блин, вот только сейчас понял значение слов, что от добра добра не ищут. Только сейчас…
Глава 11
Стас Щукин сидел в крохотном, будто кабина лифта, кабинете следователя и задыхался от жары и ненависти. Ненавидел он в данный момент себя. Перво-наперво за то, что
Следователем была крохотная молоденькая девчушка, изо всех сил делающая вид, что озабочена представленным ей на изучение документом, то есть Тамаркиным письмом. И изо всех сил подавляющая отвращение к потному посетителю, огромной глыбой возвышающемуся теперь по другую сторону ее стола.
Щукину на какой-то момент даже стало жаль девчонку. Он видел, не слепой, как она то и дело сглатывает слюну, пытаясь подавить тошноту. Как старательно отводит аккуратненький носик в сторону. Как силится прочесть что-то между строк, а сосредоточиться не может, поскольку застоявшийся запах пота на его несвежей рубашке сбивает ее с мыслей.
— Вы меня извините, — вдруг проронил он сквозь стиснутые зубы.
— А? — Она вздрогнула, подняв на него испуганные кошачьи глаза в обрамлении реденьких, неумело накрашенных ресничек. — Извинить?! За что?
— Рубашка у меня несвежая. Второй день в ней. Поменять бы, да сил нет и времени. Спешил я. К вам спешил. Так что, станете заводить дело или нет?
Заводить дело на основании сумбурной записки раскаявшейся грешницы следовательнице отчаянно не хотелось. И не стала бы она возиться со всей этой ерундой, кабы не показания соседки. Валентина все же опередила Щукина на полчаса и успела надиктовать и про рыдания, и про странную подругу. Да и сам текст записки таил в себе некий зловещий смысл.
Отмахнуться было нельзя, как бы ни хотелось. Да и начальство, почесав макушку, недовольно сморщится: куда против этих бумажек деваться. Заявление от мужа пропавшей, показания соседки, предсмертная прямо-таки записка…
— У меня к вам несколько вопросов, — строго промолвила молодая девушка и свернула губы в трубочку, задумавшись. — Вы не ссорились со своей супругой?
— Нет. — Щукин догадливо хмыкнул, ясно же было, вопрос с намеком на его причастность. — Мы никогда не ссорились. Я любил… Люблю ее. К ее исчезновению рук не прикладывал, если вы именно это имеете в виду. В ту ночь, когда она про… ушла из дома, я был на работе. Вкалывал как папа Карло. Меня видела вся наша смена. К тому же у нас проходная, муха не проскочит. Можете узнать.
— Узнаем, — пообещала она, смутившись его проницательности. — Значит, вы не ссорились, причин для ухода жены не было, и тем не менее она ушла. Может, у нее были долги? Она намекает на то, что хотела для вас обоих лучшей жизни и…
— Да не было у нас, у нее никаких долгов, о чем вы!
— А долги из прошлой жизни? Вы ведь не так давно женаты, могли что-то и упустить.
Что да, то да. Упустить он мог многое. Точнее — все! По негласной договоренности, они с Томкой никогда о своем прошлом не говорили и не вспоминали о нем. Она — о своих клиентах. Он — о своих покойниках.
Имелись
— Вы знали, что ваша жена воспитывалась в детском доме? — вдруг спросила милицейская пигалица, выслушав кого-то по телефону.
— Ну да, а что в этом такого?
— Нет, ничего, просто… У нее были родственники?
— Не знаю. — Щукин потупился.
Он о них ее никогда не спрашивал. Она не рассказывала. Он считал, если не хочет говорить, чего лезть в душу. Значит, родня такая, что о ней вспоминать не резон. Да и путевая родня разве позволит ребенку воспитываться в детском доме? Нет, конечно. Вот и помалкивали все эти годы о них, как и о многом другом.
— Вы посидите тут. — Девушка потерла переносицу и тут же потянулась к сейфу, убирая туда бумаги со стола. — Я сейчас в дежурку схожу, может, у них есть какие-нибудь выкладки по вашей супруге.
В дежурку могла бы и из кабинета позвонить, тут же сообразил Стас. Не выдержала просто его присутствия, вот и умчалась.
Он дождался, когда за ней закроется дверь, и лишь тогда чуть отпустил тесный воротничок рубашки. Не помогло, горло как давило, так и продолжило давить. Странный спазм, незнакомый. От него или нет все под ребрами трясется? И еще в желудке странная пустота?..
Ох, Томка, Томка… Что же ты наделала-то?! Куда запропастилась?! Ведь беда же с тобой. Только какого рода беда, вот в чем вопрос?!
Щукин осторожно повернулся на стуле и покрутил головой по сторонам.
Что он здесь делает, в этом тесном неказистом кабинетике, который начальство выделило вчерашней студентке?! Что она может? И что захочет суметь, если от запаха пота удрала как черт от ладана. Пороется в бумажках, которыми обрастет за неделю-другую, построит умный вид да отправит дело о его пропавшей жене на полочку. И что тогда?! Ему-то что тогда со всем этим делать? Самому искать? Так ему нельзя, у него работа, у него страшная судимость за плечами, и внешний вид, опять-таки к доверию не располагающий. Кто будет с ним говорить, если он станет спрашивать? Если только…
Если только говорить не с той позиции, а с прежней — с силовой. Тогда он может быть убедительным, да еще каким.
Солнечные лучи бились в пыльный оконный переплет, высвечивая на деревянном полу аккуратные квадраты. Щукин насчитал их восемь штук, прямо как в его бывшей камере, там, правда, клетка была помельче.
…А вот если он начнет биться головой о стену, то есть захочет ее прошибить и найти-таки Томку, не станет ли снова считать квадраты на полу, а? Не угодит ли снова туда, откуда так стремился вырваться?
Выход… Должен быть какой-нибудь выход…
Дверь за спиной Щукина осторожно скрипнула. Не поворачиваясь, он понял, что эта востроносая пигалица вернулась. Вернулась и как-то очень неуверенно прошмыгнула мимо него на свой стул с обтрепанной гобеленовой спинкой. Уселась, тут же поправила юбку, выдергивая ее из-под тощего зада. На Щукина вовсе почему-то перестала смотреть. И что еще более странно, перестала задыхаться от запаха его потной рубашки.
— Что?! — Он с грохотом уложил кулаки на стол. — Что вы узнали?!