Большие сказки (сборник)
Шрифт:
Короче, жизнь сегодняшних киселёвских крепостных была во много раз лучше. И взрывчатая ситуация среди младших классов угасла. Все сразу успокоились, даже главный вождь всех школьных волнений, неформальный лидер – знаменитый Стенька Киселёв.
Глава
Хендрики прилетели
Вот оно – новое воскресенье. Вся меховая мелкота с воплем выкатилась навстречу девочке Люсе. Они ждали её у самых ворот дачного посёлка. Очевидно, о её приезде они узнали от дежурного по нюхоскопу. Там, на балконе, наверняка дежурил загадочный перебинтованный Мохнурка – победитель игры в залезалки. Потому что его среди встречающих не было.
Люся и зверята в обнимку пошли в посёлок к интернатскому зданию.
Застенчивая белочка в очках сказала Люсе:
– Мой пап приехал.
– Может быть, папа?
– Нет, мой пап! Пап – это же он. Вот он и приехал. А если бы мама, то она приехала бы.
– Вон её пап стоит! – сказала Фьюалка. – Видите, рядом с Мехмехом.
У дверей в класс, на крыльце, стоял Мехмех в легкомысленной зелёной шляпке с украшениями. А рядом – невысокий, начинающий полнеть белк. В светлом плаще с красиво поднятым воротником.
– Здравствуйте, – шагнул он навстречу Люсе. – Это вам. От папо-мамовского собирания.
Он протянул маленький прозрачный флакончик с зёрнышками.
– Что это такое? – удивилась Люся.
– Камертоновые семена. Целая музыкальная октава. Их надо посадить в землю и поливать купоросовой водой.
– И что получится?
– Музыка из живых цветов. Они будут тихонечко звенеть от ветра. И играть разные мелодии. Вы очень обрадуетесь.
– Спасибо, большое спасибо, – сказала Люся.
Про светомузыку она когда-то слыхала. Но про музыку из цветов… Интересно, а бывает дерево-музыка? Наверное, бывает. Тогда, значит, есть и целые лесо-симфонии у них… У кого у них? У меховых интернатников.
– А что такое папо-мамовское собирание? – спросила она.
– Обычный родительский комитет, – пояснил Меховой Механик. – Родители учеников к вам очень хорошо относятся. Интернатники в своих письмах только про вас и пишут.
– Очень хорошее пишут, – сказал улыбчивый пап. – Можно, я у вас на уроке посижу? Мне интересно посмотреть, чем живёт сегодняшняя молодёжь.
– Сидите, пожалуйста, – сухо сказала Люся («Тоже мне, меховой инспектор из роно!») и пошла в директорскую за Получальником.
По Получальнику она выяснила, что неопрошенными в её классе оставались только хитрющая белочка в очках с первой парты (та самая, к которой приехал пап) и загадочный Мохнурка. Который в Получальнике записан не был. Может быть, он сидит на потолке, в дыре вместе с сиреневотрусовым… трусным… В дыре вместе с Плюмбум-Чоки?
В классе все были на своих местах, и все встали на задние лапы.
– Блюм, – сказала Люся через минуту.
Все блюмкнулись.
– Кто у меня ещё ни разу не был у доски? – спросила Люся, в упор глядя на белочку с первой парты. Её звали Цоки-Цоки. – Кто ещё ни разу не отвечал?
– Мохнурка! Мохнурка! – захлопотала белочка. – Он ещё ни разу не отвечал.
– А где он? Он здесь? – спросила Люся.
– Здесь! Здесь! – волновалась белочка. – Он в печке сидит.
Люся удивилась и прошла по классу вдоль стенки с печкой.
– Что он там делает?
Дверца печки раскрылась, и появилась хитрая усатая мордочка. Чёрная-пречёрная, как кусок темноты.
Мордочка сверкнула глазами и сказала:
– Я там прячусь.
– От кого?
Дверца снова перелистнулась:
– От света.
И дверца захлопнулась.
Люся обратилась к ученикам:
– Кто мне объяснит, почему юный Мохнурка сидит в печке? И почему он прячется от света?
Все интернатники подняли лапы вверх. Даже хулиганистый Кара-Кусек.
– Скажите вы, – попросила Люся Лаковую Молнию.
Фьюалка встала из-за парты и сказала:
– Он норный.
Дверца печки приоткрылась на спичечный коробок, и высунулся кусочек носа:
– Я норный. Я очень норный.
Фьюалка продолжала:
– Все норные боятся света. Живут в темноте.
– Очень живут! Очень живут! – забормотал носик из печки.
– Спасибо, – поблагодарила Люся Фьюалку. – Но что же, он всё время так и сидит в печке? Или его приносят сюда в чемодане? Или у него есть сюда подземный ход из спальни?
Лаковая Молния разволновалась. Она стала цокать, сокращаться и вытягиваться:
– Его не но-йс-сят в цеймодане. Его в ойсках, в оцках нойсят… Он сам ойски нойсит. Цёрные.
– Ношу! Ношу! – прокуковал Мохнурка из печки, как кукушка из часов. – Чёрные очки. Очень чёрные.
Разговор запутывался, и вмешался ещё один разъяснитель – Сева Бобров. Он так объяснил:
– Девочка Люся, он из кротовых. Они под землёй живут. Они темноту любят. А на улице очки носят тёмные. От солнца.
– Да! – затараторила Цоки-Цоки. – У меня простые очки, стеклянные. А у него чёрные.
– Где же его очки? – спросила Люся. – Почему он без них?
– Можно, я скажу? – закричал ёжик Иглосски. – Когда он в залезалки играл, они разбились.
– Очень, очень разбились! – закуковал Мохнурка.
– Его перебинтовали, и он выздоровел, – продолжал ёжик.
– А очки перебинтовать не удалось! – горестно высунулся крот из печки, как из справочного окошка.
– А ну, малыш, примерь вот это! – раздался голос с задней парты. Это белочкин пап достал роскошные противосолнечные очки.