Большое шоу. Вторая мировая глазами французского летчика

Клостерман Пьер Анри

Кен ничего не сказал и едва просигналил нам, чтобы снова замолчать и пикировать сквозь слой облаков. Это был рискованный поступок. Кен рассчитал, что, если у него не будет времени выполнить его правильно, есть риск нарваться на огонь береговой зенитной артиллерии. Метеорологическому прогнозу тоже нельзя было ошибиться, поскольку, если бы базис облака был ниже ожидаемого, у нас не было бы времени исправить ошибку в нашем полете по приборам.

Мы окунулись в непроницаемый мрак. Кен не отрывал глаз от приборов, мы с Жаком буквально приклеились к концам его крыльев. Неожиданно мы вновь очутились в ясном небе на высоте не менее чем 1500 футов над группой маленьких деревянных холмиков, пересекаемых

узкой болотистой низиной. Лил сильный дождь, полоски тумана тянулись по земле, свет был серовато-зеленым, словно в аквариуме. Как обычно, ощущение ужасного оцепенения мышц живота. Сейчас мы должны быть начеку.

— Алло, Скиттлы, Ред ведущий на связи. Боевое построение, бросайте своих детей.

Избавившись от наших дополнительных баков, мы пикировали, чтобы набрать скорость. Кен пронесся над рекой в середине низины, едва касаясь ее; Жак вдали от него шел вдоль дороги, держась ниже уровня телеграфных проводов. Я был па полпути к уклону, беспокоемый постоянными ударами деревьев, и внимательно следил за проводами с высоким напряжением. Шел 175 ярдов в секунду. При такой ужасной видимости смертельным препятствием является вспышка. На земле, кроме постоянно мелькающих сквозь мой капот фигур двух женщин, спрятавшихся под зонтиком, не было больше ничего. На горизонте виднелись несколько крыш, одна или две заводские трубы. В это время быстро приближался дым, исходящий из маленькой сортировочной станции. Вероятно, Далленс. Мы повернули на юг, оставив хорошо видимый французский город слева от нас. У нас не было ни разрешения, ни желания атаковать поезд — был риск растревожить зенитную артиллерию.

Дождь начал лить как из ведра. Сейчас я должен быть по-настоящему внимательным. Амине должен быть где-то недалеко в темноте. — Берегись! Зенитная артиллерия!

Крик Жака по радио. Я инстинктивно повернул. Перед моим ветровым стеклом растянулся веерообразный поток клубов белого дыма. Сквозь деревья начали рваться трассирующие снаряды. Затем под моими крыльями. Я увидел крыши, огороды. В ущелье, очень близко, неясно вырисовывались башни собора. Я летел над мокрыми булыжниками, скользким щебнем, грязным шифером, скоплениями серых домов. Это был Амине.

Скользя, едва не касаясь труб, мы повернули налево и оказались прямо над вокзалом. Мелькание нескольких железнодорожников, застывших на месте между вагонеток товарного поезда, затем вспышки от локомотивов, так как открыла огонь батарея из трех ручных пулеметов, чьи заикающиеся стволы окутал дым.

Каждый из нас в отдельности, петляя, с полностью открытым дросселем, удирал от оранжевых трассирующих снарядов. Это происходило лишь в нескольких милях от города, который мы снова выстроили. Я осторожно следовал курсом, который прокладывал Кен, и изучил карту как можно лучше. Без сомнения, Кен оплошал, как только мы вышли из Аминса, на развилке у Ланджина. Мы направлялись не в Сент-Квентин, а в Нойон и Компьень. Вначале мы пролетели над Каналом-ду-Норд, а затем над Уазой. Определенно здесь был компьеньский лес, разделенный полосой тумана, очевидно зацепившегося за деревья.

Неожиданно мы услышали голос оператора, очень отдаленный, так как летели низко:

— Алло, Скиттлы, остерегайтесь немцев и парней Тиффи.

Я поудобнее уселся в кресло и попытался проложить путь в темноте, в которую мы окунулись, в шести футах над голыми ветвями. Неожиданно поднялся адский шум — мы ревели в ужасном сумасшедшем доме самолетов. Желтые капоты двигателей, отмеченные черными крестами, пересекали следы трассирующих снарядов. Как минимум, 40 «фокке-вульфов» крушили все вокруг. Большим пальцем я тут же снял защелку предохранителя с моих орудий. Наушники свистели.

Я лишь избегал столкновения с «фокке-вульфом». Приклеенный к спинке

сиденья центростремительной силой, я все же сумел выполнить крутой поворот с тыла другого вражеского самолета и стал стрелять из моих пулеметов, когда пролетал мимо. Затем, все еще держа палец на кнопке, я резко ушел. В зеркало я видел, что сзади кружился еще один самолет, чьи крылья освещались вспышками его четырех орудий.

Избавившись от этого, я навел прицел на другого, который, казалось, потерял свою голову и покачивал крыльями. Вдруг в моем ветровом стекле появился «тайфун», идущий прямо на меня. Отчаянно ударив ногой по рулю, я чуть не задел его самолет, а конец моего крыла сломил ветку, и я услышал ужасный треск. Покрываясь потом и задерживая дыхание, я выровнял свой «спитфайр» как раз тогда, когда объятый огнем «фокке-вульф» разбился передо мной, скашивая деревья и образуя при этом ужасный сноп искр.

Отпрянув назад, я вертикально поднялся в облака, посылая орудийную очередь в «фокке-вульф», который подошел так близко, что черные кресты на его фюзеляже закрыли мой орудийный прицел. С наполовину оторванным хвостом он вошел в штопор и врезался в поляну.

Спрятавшись за облаками, я вздохнул с облегчением. Эта банда пиратов 609-й эскадрильи «тайфунов» под командованием моего бельгийского друга Демаулина, должно быть, неожиданно нарвалась на авиазвено «фокке-вульфов», взлетая аэродрома Компьень. Мы по ошибке сели в разгаре вечеринки!

Нервы были напряжены, я снова оказался потасовке. На земле я видел три горящие глыбы и три столба густого черного дыма, поднимавшегося над лесом. Видимость становилась все хуже и хуже. Я увидел быстро промелькнувшую пару «фокке-вульфов», исчезнувших в тумане. От них не осталось и следа. По радио я едва слышал Кена и Жака, возбужденно гонявшихся за «фокке-вульфом». Они закончили бой, сбив его где-то, а затем радио ненадолго замолчало.

Я связался с Кеном, чтобы сообщить ему, что у меня заканчивается горючее и что я направляюсь в Детлинг. Получасовой полет по приборам сквозь кучевые облака с боками, утяжеленными снегом, и я очутился над песчаной косой Данджиесса, в тумане, который можно было резать ножом. Я запросил посадку, и оператор быстро посадил меня на базу. Когда я садился, едва касаясь верхушек деревьев, я видел, что Кен с Жаком приземлялись. Кен выполнил ужасно крутой поворот в момент выруливания. Я следовал за ним. В его крыло с правого борта попал снаряд 20-миллиметрового орудия, но он сообщил, что сбил немецкий самолет.

С помощью моих механиков я выпрыгнул из «спита», онемевший и окоченевший, и тут же мне сообщили, что сразу же после завтрака я должен вернуться в зону рассредоточения для резервной готовности.

Прикрытие

21 декабря 1943 года. В 10.30 инструктивное совещание. Погода отличная, температура чертовски холодная — в небе ни следа облачка. Крылья «спитфайра» поливали струйкой воды, так как только что прошел удаляющий лед трейлер, который нагревали горячим воздухом. Взлетно-посадочная полоса была покрыта льдом.

Чтобы застегнуть свои ремни, мне пришлось снять перчатки. Руки замерзли, и я не мог согреть их снова. Я открыл кислород, чтобы прибавить себе уверенности.

Лед на взлетно-посадочной полосе спровоцировал за эти последние дни массу несчастных случаев — и серьезных, и незначительных: разбитые шасси, поломки при выруливании и так далее. Сейчас у нас было лишь 11 исправных самолетов.

Дамбрел, Жак и я были в самом многочисленном отделении. Вместе с 132-й эскадрильей мы должны были патрулировать район Кэмбрай, где немецкие истребители были особенно активны в последнее время. Мы поднялись па высоту 22 000 футов, затем опустились до 17 000 футов, так как было очень холодно.