Большой федеральный крест за заслуги. История розыска нацистских преступников и их сообщников
Шрифт:
— О'кей, — сказал Хартнел, намеренно не заметив протянутой ему Хаузером руки.
Как только они остались вдвоем, Хартнел спросил:
— Вы слышали весь наш разговор, Криста?
— Не каждое слово, иногда мешали помехи, — ответила Криста, — я все записала на пленку…
Она взяла свою сумочку, лежавшую на стуле, выключила записывающий аппарат и затем сказала:
— Хаузер лихорадочно торопится. Вы полагаете, Дон, что он на самом деле еще сегодня вечером сумеет рассеять ваши сомнения?
Хартнел не смог подавить улыбки.
— Не беспокойтесь ни о чем, Криста, — ответил он. Но он не успел
— Спасибо, милый. Разговор уже состоялся, — объяснил ему Хартнел.
Но посыльный повторил:
— Нет, сэр, вас вызывает Нью-Йорк!
Когда Дон, переговорив по телефону, через несколько минут возвратился, он увидел, что Криста сидит, углубившись в свои записи. Две глубокие складки на лбу свидетельствовали о том, что она отнюдь не в восторге от результатов своих размышлений. Увидев Хартнела, она сказала:
— Извините, Дон. Ну, как, выяснили что-нибудь об этом Хаузере?
— Да, — ответил Хартнел, и в голосе его прозвучали отнюдь не радостные нотки. — Звонил мой дядя Бен. Он сильно возбужден. Ему звонила какая-то важная птица из Вашингтона. Очевидно, там желают, чтобы я поутих в своих розысках и ни в коем случае не вмешивался во внутригерманские дела — так это у них называется… Ну а что касается Хаузера, то мне было сообщено, что мистрис Корнелия Тандлер, клиентка нашей фирмы, ручается за непорочность сего господина, который получил от ее Института по борьбе с социализмом специальное задание…
— Что это еще за институт? — осведомилась Криста.
Хартнел пожал плечами.
— Какое-то неофициальное учреждение. Я полагаю, что там действуют тщеславные господа. Мистрис Тандлер, во всяком случае, совершенно безобидна. Она получила в наследство миллионы долларов, ее умерший муж был одним из крупнейших пивоваров в США, и кто-то ей, по-видимому, внушил, что она должна охранять человечество от социализма.
— Я не нахожу это столь уж безобидным, — сказала Криста, — я и думаю при этом не только о Фретше и его ночном приключении… — Затем она спросила: — И что же вы будете теперь делать, Дон?.. Последуете инструкциям из Вашингтона?
— Это было не чем иным, как вежливой просьбой, — ответил Дон, — и я принял ее, как сказал об этом дяде, с надлежащим уважением к сведению. Но я буду, само собою разумеется, делать лишь то, что мне представится необходимым в интересах нашего поручителя.
Криста хотела было что-то сказать, но сдержала себя. Она метнула на Дона острый взгляд и умолкла.
— Я много дал бы за то, чтобы знать, о чем вы сейчас думаете, — нарушил молчание Хартнел.
Криста улыбнулась.
— Если вы хотите знать, о чем я сейчас думаю, то могу сказать. Я думала о том, милый Дон, что вас просто водят за нос. И это относится не только к вашему досточтимому «господину коллеге», Штейгльгерингеру, но также и к нашему храброму Фретхену, хотя мотивы того и другого противоположны. И если вы хотите знать еще больше, то отвечу, что я восхищаюсь Фретшем и полностью на его стороне, хотя я и раскрыла его замыслы… А может быть, даже и поэтому…
Хартнела не очень удивили ее признания. Он сказал ей:
— Вы, Криста, хорошо разобрались в сути дела. Я благодарю вас за ваш честный ответ. Может быть, перейдем в бар? Там сейчас никого
— Нет, — сказала Криста. — …Пойдемте!
После того как они перешли в пустующий бар и, усевшись за маленький столик в углу, попросили официанта принести освежающее питье, Хартнел спросил:
— Вы мне не рассказали, Криста, удалось ли вам расшифровать древнееврейский текст. Об этом ведь идет речь — не правда ли?
— И да, и нет, — сказала Криста, помедлив. — Во всяком случае, мои мысли вы отгадали, Дон, я как раз и хотела поговорить с вами об этом письме, которое написала Ревекка, младшая дочь Зелигмана, незадолго до своей смерти.
После небольшой паузы Криста сказала деловито:
— Я сняла фотокопию с написанного древнееврейскими письменами абзаца и показала его сначала одной нашей достойной доверия сотруднице, с которой раньше училась вместе. Она долго жила в Израиле, но не смогла прочесть текст и пояснила, что, по-видимому, мы имеем дело с вокализированным древнееврейским шрифтом, который обычно применяют восточноевропейские евреи, когда они пишут на «идиш», то есть на обиходном языке. Но сочетание букв в тексте письма лишено вообще какого бы то ни было смысла — ни на «идиш», ни на каком-либо другом новом или древнем языке. Тем не менее мы кое-что сумели определить: две первые, четко выделяющиеся среди других буквы «шин» и «реш» вокализированы так, что произносить их следовало бы как ше-ри, и мы полагаем, что Ревекка подразумевала под этим своего брата Дэвида, которого она в письмах неоднократно называет «cheri», то есть любимый, дорогой…
— Мне представляется это разумной догадкой, — сказал Хартнел, — но поведет ли она нас дальше?
Криста кивнула головой и, сделав глоток виски, торжествующе продолжала:
— Вообразите, Дон, какое мы сделали открытие: это, безусловно, зашифрованный текст и обе первые, четко отделенные от других буквы представляют собой сигнальный знак: «Здесь начинается кодированное сообщение!» Причем одновременно указывается язык, на котором написано и зашифровано тайное послание, а именно французский!
— Да, похоже на то! — воскликнул Дон, оживившись, После короткого размышления он добавил: — Младшие дети Зелигмана определенно могли изучать и бегло говорить дома по-французски; вероятно, у них была гувернантка, какая-нибудь мадемуазель из Франции или из Швейцарии… Это объясняет также, почему в письме Ревекки к брату так много французских слов и выражений; показательно в известной мере и то, что мой клиент, Дэвид Зелигман, отправился после войны не в США или в провинции Канады, где говорят по-английски, а именно в Квебек, где господствующим языком является французский… Ну, и удалось вам расшифровать сообщение, Криста?
— Пока нет, — сказала Криста. — Я была сегодня до обеда у одного профессора математики, которого мне рекомендовали; разгадывание кодов — его хобби, он прочел мне длинную лекцию, в которой я почти ничего не поняла, но одно усвоила твердо: каждый язык имеет свою определенную характеристику, и если учитывать специфическую частоту повторяемости букв, то можно раскрыть любой код, даже и не зная ключа к нему. Требуется только время!.. Профессор считает, что, вероятно, к полудню завтрашнего дня он сумеет расшифровать текст.