Шрифт:
Двое ребят, лет шестнадцати, направлялись в общежитие по улице, где доживали свой век в тени разросшихся тополей многочисленные одноэтажные домики. Большой, в штанах с железными клепками и магнитофоном в руках, был серьезен и значителен. Всё в нем: и лицо, и одежда, и даже то, как он ступал или улыбался, было крупно, ладно и хорошо. И вообще, Большой
Маленький был попроще одет. И всё в нем было помельче, поуже или, если можно так сказать, пожиже. Он сутулился и, обращаясь к Большому, заглядывал ему в лицо и всё время улыбался бледной улыбкой слабого.
— А все ты! «Телок склеим»! — между тем продолжал Большой, презрительно морщась.
— Да они чувырлы! А рожи-то, рожи! — кивал, Маленький. — У той в красном, заметил, лоб в прыщах, — шмыгнул носом Маленький, — Были бы фигуры, а то доски. Надо было к «Космосу» идти.
— К «Космосу»! К «Космосу»! Надо было не мычать.
Маленький ловко сплюнул, целясь в тополиный листок, но промазал и досадливо поморщился. Сказать ему было нечего. Глупо, конечно, все получилось. Да нет, пока искали девушек и до того самого момента, когда нужно было знакомиться, Маленький не чувствовал страха. Наоборот. Было весело. Было весело, пристроившись за какой-нибудь «телкой», громко обсуждать, что у неё не так и не там. Но, как только он понял, что «снимать» нужно именно этих красивых и… и что они, наверное, догадываются, что их снимают, в голове его начался сумбур. Он скис и дурацки, именно дурацки, как он сейчас вспомнил, понес какую-то ахинею. А потом, поймав на себе снисходительный взгляд, замолчал, и не было силы на земле заставившей его промолвить хоть слово. И Маленькому стало нестерпимо стыдно.
«Зачем я только пошел? — думал он, косясь на Большого, — Ему-то проще, с такой фигурой»
Нахмурившись, он стал размышлять о превратностях судьбы. Ему нужно в каждой, самой заурядной стычке, отстаивать своё достоинство.
«Нет в мире справедливости, — думал Маленький, — но зато тихо как. Паутина летит. Это что, уже осень? Где-то листья жгут».
Маленький огляделся, и сердце его сжалось. Загораживая дорогу от тротуара до тротуара, навстречу двигалась группа ребят. Человек десять.
— Местные, — сказал Маленький, вытирая вспотевшие вдруг ладони о штаны. Идиллия окружающего мира испарилась, оставив в его душе неприятное ощущение обмана.
Не сговариваясь, они свернули в переулок.
«Вдруг пройдут мимо. Да ясно же, пройдут, — думал Маленький, переводя дыхание, — Зачем мы им?» И потихоньку прибавил шаг.
— Куда разогнался? — Большой, не дождавшись ответа, догнал Маленького и пошел рядом. Маленький оглянулся. Компания, свернув за ними в переулок, прибавила скорость.
«Ну, хана, — поежился Маленький, — будут бить».
— Догоняют, — сказал он, попытавшись улыбнуться, — Побежали?
Большой зачем-то полез в карман и, достав кассету, вставил в магнитофон…
— Побежали? — уже настойчивее попросил Маленький, нетерпеливо оглядываясь. И они побежали. Вначале медленно, трусцой, всем своим видом показывая, что если они и бегу, то вовсе не потому, что испугались, а просто так…
Первым перегородил дорогу пацан на велосипеде. Курчавый шкет, осторожно положив велосипед, приблизился, нагловато оглядывая добычу с головы до ног:
— Пэтэушники? — спросил он, недобро щуря узкие зеленоватые глазки.
«Почему это у всех мелких курчавых шкетов зеленые глаза?» — подумал Маленький.
— Не слышу ответа!
— Да, — проговорил Маленький, в глубине души все еще надеясь, что их приняли за кого-то другого и что сейчас все выяснится.
— Ах ты ж гнида! — заорал вдруг шкет, хватая Большого за ворот рубашки, — Это ты моего братана изуродовал?!
— Нет, — проговорил Большой, не теряя достоинства, но и не пытаясь освободиться.
— Что нет?! Что нет?!
— Не я, — Большой осторожно улыбнулся.
— А может, ты? — шкет несильно ткнул Маленького в живот.
— Нет, — поспешил ответить Маленький и от несуразности вопроса выразительно развел руки.
— Ну, ладно, — шкет, словно потеряв всякий интерес к беглецам, повернулся к ним спиной… Маленький облегченно вздохнул… и вдруг получил резкий удар кулаком в лицо.
Тем временем, не торопясь, подошли остальные.
— Да ладно тебе, Клок. Чего ты к ним пристал? — отделился от толпы крепыш, жилистый парень в тесных очках, с никелированной цепочкой на запястье.
Подойдя, он небрежно отодвинул шкета в сторону:
— Не видишь разве? Мальчики гуляют. Никому не мешают. Да?
— Да, выдавил Маленький, сутулясь.
Все это время Большой стоял, прижав к животу магнитофон, и отрешенно, словно происходящее здесь его не касалось, изучал носки своих пыльных кроссовок. Осторожно пошевелившись он вдруг почувствовал, как затекли у него пальцы, судорожно сжимавшие магнитофон.
— Ну, что ты молчишь? — повернулся к нему крепыш.
— Я? — переспросил Большой.
— Ты-ты.
«Бить будет», — подумал Большой и в ту же секунду зажмурился, увидев летящий к лицу кулак. Но крепыш не ударил. Неожиданно, зверея, он заорал:
— На колени, сука! На колени, мразь! — и, ухватив Маленького за рубашку, дернул вниз. Маленький, опустив голову, впился глазами в заскорузлую руку крепыша, черную, не то от загара, не то от впитавшейся грязи, с корявыми ногтями на желтых от никотина пальцах. Сейчас он ненавидел эту руку, тянувшую его вниз, больше, чем самого крепыша.
«Не можно! Нельзя!», — что-то жалобно пискнуло у него в голове. А другой голос, спокойный и рассудительный, уговаривал: «Почему нельзя? Стань. Подумаешь, что тебе сделается? И сразу все кончится. Они отстанут от тебя. Ты же слабый. Тебе можно».
Стало тихо.
«Нет, — вдруг понял Маленький, и эта мысль была как водораздел. Ушли сомнения. На душе стало легко. — Пусть убивают. Пусть. Но я не стану».
— Не хочет, — удивился крепыш, и, обращаясь к Большому, добавил, — Сейчас его убивать будут.