Болтливои? избы хозяи?ка 2

Шкот НатАша

— «Ничего, Апгрейд, ничего…»

— «Прости его, легче станет»

— «Простить можно, а вот забыть…»

— «Это всего лишь испытание. Как обычный шаг, который ты легко можешь сделаешь одной ногой. Шагни, а случившееся оставь за спиной»

— «Ты удивительно мудр для медведя»

— «Я долго жил»

— «Спасибо, что ты всегда рядом»

— «Что ты. Мне за счастье. Тебя благодарить стоит»

— «Бери Фича и идите праздновать к остальным. А я посплю»

— «Не хочу, мне с тобой лучше. Спи, я буду охранять…»

— «Знаешь, я почему-то думала, судьба

Слагалицы — счастье и безграничная любовь. Но судя по Нидаре, мне или даже бабушке Евдотье, и здесь применима поговорка «Сапожник без сапог»»

— «Не думай так. Твоя судьба Слагалицы только начинается»

— «Вот это и пугает…»

Глава 41

«Память в темени, мысль во лбу, а хотение в сердце»

Пробудилась Степка задолго до рассвета, ведь уснула рано. «С Новым годом, Слагалица!»-скривилась своему отражению в зеркале, пытаясь растянуть губы в улыбке, токмо вышел оскал, а не улыбка. От чего-то вспомнилась поговорка: «В улыбке фальшь, вся искренность в оскале» Вот точно о ней, оскал, отражающий душевное состояние.

Глядя на свое отражение, поняла одно — на Полянку надо, спрятаться ото всех, выплакать, наконец, горе, а то вчера отключилась, спрятав лицо в шерсти Апгрейда, а ноги согрев под животом Фича, не выпустив чувства. Так они и проспали втроем всю ночь. И сейчас охранники навострили уши, ожидая, когда Степка выйдет из ванной.

— Апгрейд, я на Полянку. Проводишь? — мишка радостно закивал. Еще бы, дополнительная возможность побыть с невестой, — Фич, а ты оставайся, отдохни, поешь… Как вернусь, поедешь со мной к родителям?

Домик был тих. Лишь на пороге прозвучал сонный голос Лукерьи:

— Куды?

— На Полняку, побегаю. Отдыхай.

— А, ну ладиком! Полянка — самое оно для хворобливого сердца…

На Полянку Степка пошла одна. Сперва упала посередке на прихваченное одеялко и заплакала. А опосля завыла, не стесняясь, да и не сдерживаясь более, наверняка зная, что не услышит никто.

История повторялась из раза в раз. Уже и не счесть, сколько она здесь слез пролила за короткий срок пребывания Слагалицей. И не одна она ведь. Чай не первая несчастная обладательница дара ревет здесь. И вдруг как-то неудобно ей стало, что ли, совестно. Что все в одну сторону. Потребительски по отношению к Полянке выходит. Слезы льет, утешения, успокоения ища. Опять же, водицу целебную потребляет для себя и женихов. А Полянке, что в ответ? Ничего…

Села она, ошеломленная этой мыслью.

— Ну и свинья же я… Как там говорят, колодец не бездонный. Того и гляди, все целебные силы иссякнут. Помнится и Лукерья мне что-то такое говорила… А интересно, как можно вернуть добро Полянке? Ну кроме как слагалить… Полянка, подскажи, а?

Прошлась Степанида медленно по теплой, влажной землице, склоняясь гладила траву, подходя к деревьям, проводила по ним ладошкой и все повторяла про себя: «Подскажи, Полянка… чего бы тебе хотелось…»

И, не то ответ от Полянки пришел, не то просто само в голову взбрело, да только увидала Степка в думах Полянку, цветами увитую. Тут

и там петуньи разноцветные цвели, образуя яркие островки, а подле Ручейка — ландыши с гиацинтами.

Замерла женщина от дум этих и вдруг припомнилось ей, как раньше, очень давно, как была подростком еще, увлекалась цветоводством. Дома пройти было невозможно, так она загромоздила все горшками да кадками. А начиная с весны, до самой осени разбивала клумбу вокруг их многоэтажки. Соседи нарадоваться не могли, с других дворов любоваться приходили на красоту, Степкиными руками сотворенную. Любили ее цветы. Росли хорошо, никогда не пропадали, не болели. А она их любила. Разговаривала, гладила лепестки, хвалила, за красоту благодарила.

Степка крепко призадумалась. Нахмурилась, виски потирая. Даже голова разболелась немного. Что это? Откуда такое яркое воспоминание и почему она никогда не вспоминала об этом ранее? И что, еще более важное, когда любовь к цветам прошла? Она совершенно не помнила… Словно и не ее это воспоминания, а рассказал кто.

— Да нет, — размышляла вслух, ходя туда-сюда, — это точно я была! И любимые мои цветы — амаранты. Особенно те, что на гребешки петушиные похожи, — Степка отчетливо увидала в воспоминаниях, как росли они высоко, выше человеческого роста порою, красные, желтые, ярко-малиновые и фиолетовые.

— Почему же я перестала этим заниматься? — Степка даже сходила умыться, чтоб головная боль прошла и припомнить удалось. Ведь уже много лет она на цветы и глядеть не глядела. И дома у нее, там где с Николаем проживала, даже кактуса вялого не имелось, — странно, очень странно. Вроде, как с огневиком познакомилась, так и забросила это увлечение… Черт, неужели так сильно он на меня повлиял?

И сама себе ответила — сильно! Она ведь, словно и не она все то время была. Сейчас даже подумала, что, пожалуй даже программирование ее не интересует. И так жутко стало от осознания этого, аж ноги подкосились.

— Господи, что же это получается… Не встреть я того козла, совсем другой могла бы стать? Может даже… счастлива была, детей имела… домик с… клумбами… борщи варила и каждую ночь засыпала с любимым… мужем… Тихо, спокойно без хапунов-похитителей, двоедушников и прочей нечисти?! Мамочки…

Разволновалась Слагалица. Села на бережочке, еще поплакала, судьбу горькую поминая недобрым словом. А еще огневика проклятого, укравшего столько лет жизни и возможность сделать выбор самой, прожить иначе.

Долго плакала. То на жизнь обижаясь, то вчерашнее припомнив. Никак образ голого Мити, врывающегося в скользкое тело водяницы из головы не уходил. Ревность жгучая сердце палила. Ревность и зависть. Ведь она так и не познала того самого, заветного, интимного с ним. Ведь здесь, на Полянке, в положенный день хотела тот самый твердый, мужской орган в себе ощутить, девственность отдавая. А теперь не будет этого всего. Не сможет она, после той, другой. Аж затошнило от воспоминаний.

Разделась Степка, не вынеся столько боли от мыслей черных, да опустилась в Ручей. Только это ей всегда помогало. Мысленно обратившись к целебной водице и прошептала: