Болтливые куклы
Шрифт:
В тот день он все рассказал Та Хану, и старший родич долго хмурился, молча поворачивая в руках пиалу для чая.
— Игра началась, — сказал он наконец. — Добро пожаловать на сцену Зар-Фа. Теперь о тебе знают все, и о твоих намерениях тоже. Больше нет смысла скрывать твое присутствие в этой игре.
Зар кивнул. Решительно и мрачно.
— Я готов покинуть театр, — сказал он.
Та Хан, однако, покачал головой.
— Нет, Зар-Фа. Сейчас худшее время для этого. Подождем еще немного. Хотя бы до зимы. Хвала богам, здоровье Вершителя не внушает опасений, и я не думаю, что за то время с ним что-либо может произойти. Ты умеешь ждать,
Зар стиснул зубы, чувствуя, как гнев переполняет его. Он и так ждал слишком долго!
— Почему я не могу сделать это сейчас? У нас достаточно союзников и в Совете и за его пределами. Мой голос обрел силу. Мой разум достиг зрелости. Чего еще ждать, Та Хан? Второй Большой смуты? Убийства Вершителя, как это было во времена Мутной воды?
Та Хан вздохнул. Пристально посмотрел в глаза Зару.
— Ты молод, мальчик. Слишком молод и горяч. Это погубит тебя, если ты не смиришь свой огонь. Политика — это игра для холодной головы, — увидев, что желваки на лице у Зара все еще остаются каменными, он добавил уже сердито: — И перестань на меня злиться! Я тебе не враг, давно уже пора бы это понять. Если ты до сих пор не научился разбираться в людях, грош цена всем твоим остальным умениям!
Зар устыдился и опустил взгляд. Та Хан был прав. Своими умными и всегда дальновидными действиями и советами он давно завоевал полное доверие. Но смириться с бездействием было так трудно…
— Если бы все зависело только от меня, юноша… Ты бы уже давно сидел по левую руку от Вершителя и учился у него, как заставить Совет плясать под свою дудку. Но мое желание мало что значит. И сегодняшнее происшествие — верное доказательство тому. Будь моя воля, ты вернулся бы в свою келью в окружении десятка телохранителей… И они уже не оставили бы тебя одного ни на миг — никогда. А по факту ты можешь полагаться только на свою собственную осторожность. Впрочем, на наши встречи ты больше не будешь ходить один — это очевидно и обсуждению не подлежит. Но в твоем храме… там я не в силах защитить тебя.
— Он не мой, этот храм, — устало обронил Зар. — Знал бы ты, насколько он не мой и как сильно я устал от него… От этих глупых актеров, которые думают только о том, как бы снискать себе побольше славы… От чужих порядков, которые я вынужден соблюдать…
— Тебе всегда придется учитывать чужие порядки, даже если ты станешь Вершителем. Пойми это сейчас, Зар-Фа. И не суди людей за их суть. Актеры играют, воины сражаются, а ты должен думать не только о своих интересах, но о целом государстве. И на фоне этого, друг мой, лишние полгода не имеют никакого значения, уж поверь мне.
Да… Зар мог только склонить голову в молчаливом согласии.
В последующие месяцы он очень хорошо вспомнил, что такое страх. Непреодолимый и тягостный, лишающий сил и сна. Тот самый страх, который когда-то заставлял его просыпаться от собственного крика на полу мальчишеской спальни.
Только теперь это был страх не за себя.
Иногда Зару казалось, что он сойдет с ума от собственной мнительности и разыгравшихся фантазий — опасности чудились ему на каждом шагу. И стоило больших сил скрывать это от друзей. Тем более, что Хекки очень уж повадился убегать из танцорской школы и заявляться в их с Шеном комнату. А глаза у мальчишки были на редкость внимательные… Даже слишком.
Именно Хекки начал приставать к Зару с въедливыми вопросами, что случилось, и почему это старший друг стал так мрачен. Зар отбивался как мог — рассказывать правду он не собирался. В конце
С Шеном было проще — он всегда очень чутко улавливал настроение любого человека и умел не вмешиваться тогда, когда понимал, что это будет лишним. И когда по ночам Зар просыпался в липком поту, Шен просто протягивал свою ладонь и осторожно стискивал плечо друга. Будто говорил, что все хорошо. Удивительно, но этого было достаточно, чтобы страхи отползли в сторону и затаились до следующей ночи.
Только один раз Шен позволил себе спросить, все ли в порядке. И солгать ему Зар не смог, как не смог и сказать правду. Он промолчал и только спустя несколько минут признался, что есть вещи, о которых лучше не говорить вслух. Чтобы не накликать беду.
И пообещал, что все наладится.
Доверчивый и всегда немножко суеверный Шен охотно принял эти слова за правду и больше вопросов не задавал.
Но Зар ошибся.
Ничего не наладилось. Все стало только хуже.
Еще прежде, чем холода как следует вошли в силу, Та Хан пропустил намеченную важную встречу. А в следующий раз вместо него появился старый Ди Ла, один из членов Совета и сообщил, что родич едва пережил серьезное покушение и теперь не способен покинуть дом…
Тогда Зар еще не понял, насколько все серьезно. Думал, скоро Та Хан поправится и все снова будет, как раньше. Но время показало, что у этих надежд не было никаких оснований.
Несколько недель родич Зара боролся за свою жизнь, но в конце концов победил яд, которым был смазан отравленный кинжал убийцы…
Зар узнал об этом от Ди Ла. В тот вечер он почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Вернее, не земля… а тот фундамент, который Та Хан так старательно для него возводил. У него в самом деле закружилась голова, и мир поплыл перед глазами, когда прозвучали эти страшные слова про смерть. Встревоженный Ди Ла пытался что-то спрашивать, что-то говорить, но Зар почти не слышал его — у него в ушах стоял шепот серого незнакомца с кинжалом.
'И помни о тех, кто тебе дорог. Они еще более уязвимы, чем ты сам'.
Зар закрыл лицо руками и попросил Ди Ла оставить его. Совсем.
Миновала целая вечность, прежде, чем дверь в комнату для бесед снова отворилась и до ушей Зара донесся едва слышный мелодичный перезвон.
Он уже слышал этот звук раньше. Так звенели крошечные тонкие подвески в браслетах одной из девушек 'Дикой ласточки'. Зар хорошо ее запомнил после одного из тех вечеров, когда он приходил в это заведение не ради деловой встречи. Запомнил лицо, но не имя. Имя он, наверное, и не спрашивал, совершенно покоренный виртуозным мастерством этой дарительницы любви. То, что она вытворяла с его телом, не поддавалось описанию и даже в воспоминаниях вызывало дрожь в каждом нерве.
Но сейчас он никого не желал видеть.
Никого.
Нежный перезвон стих где-то совсем близко, и Зар почувствовал невесомое прикосновение маленьких пальчиков к его шее. В том самом месте, где заканчивался край тюрбана и кожа была особенно чувствительна.
Он невольно вздрогнул и первым порывом хотел оттолкнуть эту руку или самому сорваться с места и выйти вон… Но в этом прикосновении было что-то невыразимо нежное… что-то давно забытое, оставшееся в прошлой жизни. Зар и сам не заметил, как позволил рукам растопить каменную боль в его застывших плечах. А потом они скользнули выше, и длинная полоса ткани в один миг соскользнула с его головы на узорчатую циновку.