"Болваны"
Шрифт:
– "Гертруду".
– Стайн?
– Нет, Гессе!
Гарик опять рассмеялся.
– Приятно, черт возьми, быть интеллектуалом! Это разнообразит жизнь. И еще чуть-чуть щекочет нервы... Согласись, забавно тешить себя иллюзией, что быдло тебя не понимает...
Длинные острые пальцы Голицына взлетели в воздух, и Миша заметил обручальное кольцо.
– Кого ты осчастливил, если не секрет?
– с легким удивлением Миша кивнул на кольцо у Голицына.
– Почему же секрет?.. Цилю Гершкович. Вернее, это она меня осчастливила!
– А как же Лянечка?
– не слишком тактично
– Это ее личные трудности, - сурово отрезал Голицын.
– Циля... это такая курчавая брюнетка из второй группы?
– задумчиво поинтересовался Миша.
– Совершенно справедливо.
– А "Циля"... полное имя какое?
– Цецилия!
– Да... Красивое...
– Миша опять замялся.
– Можно нескромный вопрос?
– Сделай одолжение!
– Ты всегда гордился своими дворянскими предками... Их белогвардейским прошлым... "Белая кость" - твое выражение... "Чистота крови"... и прочее...
– Ну и что из этого следует?! Да, мой прадед был штабс-капитаном в освободительной армии Деникина... Я рассказывал?
– Не помню...
– Он вместе с Лавром Георгиевичем Корниловым участвовал в знаменитом ледовом походе. Был близок с Калединым... Благороднейший человек!
– Каледин?
– Каледин. Каледин.
– По-моему, он перестрелял уйму красных?
– И правильно сделал! Туда им и дорога! Мало перестрелял! Во время Донской кампании он первым заявил, что положение безнадежно. Ему никто не поверил, а он: "Господа, говорите короче. От болтовни погибла Россия!" - вышел на минуту из комнаты, и пулю в лоб. Прадед хоронил его. Нес гроб...
– И что, он эмигрировал... твой прадед?
– Ка-кое там!.. Буденновцы расшлепали под Житомиром. Скоты! Вообще, о роде Голицыных можно рассказывать и рассказывать...Один Голицын поил кучеров шампанским. Разжигал сотенными купюрами трубки для гостей... Между прочим, был страстным игроком! Однажды проиграл жену - представляешь?
– графу Льву Кирилловичу Разумовскому. Тот в нее до безумия влюбился.
– Как это можно?
– удивился Миша.
– Мне иногда хотелось бы пожить в XIX веке... Люди были забавные... Кстати, после этого проигрыша Голицына развелась с мужем и вышла замуж за Разумовского. Он ее будто бы боготворил. Даже несмотря на то, что она вывезла из Парижа триста платьев... На его счет, разумеется... Самые модные туалеты... А другой Голицын, князь... тоже карточный игрок... выиграл в Париже миллион франков, тут же все спустил... в той же игре... Женился на Всеволожской. Сразу после венчания забрал у нее портфель с половиной ее состояния... Богатая была женщина! И сразу же развелся - так они условились: титул взамен на деньги! Сделка века! В этом есть какой-то шик, как ты полагаешь?
Миша с сомнением покачал головой:
– Любопытные легенды! Это семейные предания?
– ядовито переспросил он Голицына.
– Из разных источников, - с легкой досадой отмахнулся Голицын, бросил сигарету и после паузы добавил, чуть поморщившись: - Один был только Голицын - выродок... Шутом подвизался у Анны Иоанновны, квас ей подносил. Она его обвенчала с калмычкой-шутихой... Ну, знаешь, наверно, эту историю? Из Лажечникова! Исторический роман. Анна Иоанновна приказала
– Знаменитые у тебя родственники... Ничего не скажешь... И все-таки я так и не спросил...
– Миша тоже сделал торжественную паузу.
– Все эти твои родственники-аристократы Голицыны, как ты думаешь, одобрили бы твой брак на еврейке?
– Видишь ли, mon cher...
– Гарик помрачнел, его усы ощетинились.
– В своих поступках я не отдаю отчет никому: ни папочке, ни мамочке, ни опочившему в бозе предку... Однако мы с тобой что-то заболтались... Ты не хочешь почтить своим присутствием почтенную старушку Кикину, а?
4.
Птицын нашел Кукеса в сортире.
– Категорический понос! Третий день мучаюсь, - поведал Кукес, вытирая платком мокрые руки.
– Душа не принимает портвеша!
– Стихи!
– отметил Птицын и переспросил: - А что за портвейн?
– Отечественный. 33-й номер. Граната такая, знаешь? Ну, стекло толстое-толстое...
– А-а... видел! Зачем ты его пил?
– Витя Бодридзе с Гариком Ивкиным принесли. И еще водки... Ёрш страшный... Я водку спокойно переношу... Но вместе с портвешом!..
– Вы в "Мытищах" пили?
– Ну да! Что за вопрос?
– А Ксюша?
Кукес и Птицын вышли из туалета.
– Она старославянский зубрила. У себя на Алабяна. Я тоже за него взялся... Скука! Через силу... читаю... Ксюше обещал... Приходят эти чувачки... Ну, раздавили два пузыря... А потом пошли в общежитие текстильного техникума... по бабам. Три какие-то бабы с раскрашенными рожами... С трудом припоминаю... У меня голова разболелась... Витя и Гарик натянули презервативы, и давай работать на двух кроватях... А я уснул...
– Где, прямо там?
– На кровати у какой-то Кати... по-моему, Кати... Да... У нее глаза добрые-предобрые... Как у коровы... Она лежала со мной рядом, свернулась клубком... Баба дородная... И ляжки у нее могучие... Она бедром ко мне льнет... И все гладит меня по головке... А я к спинке кровати прислонился и уснул!
– Не оправдал, значит, надежд?
– Нет, не оправдал!
Они вошли в пельменную, взяли по порции. Оба помрачнели и, уйдя в свои мысли, молча жевали пельмени.
Птицын сразу же увидел Верстовскую: она по-кошачьи мягко проскользнула между тесно стоящими столиками и встала в очередь.
– Слушай!
– прохрипел Птицын.
– Что, если нам еще взять по полпорции?.. Я что-то не наелся!..
Он вскочил. Не дожидаясь ответа Кукеса, кинулся к очереди, на ходу доставая из кармана кошелек.
Птицын встал вслед за Верстовской вплотную. Его лицо почти уткнулось в копну ее волос. Он заново вспомнил и с наслаждением ощутил их горьковатый запах. Так пахнет полынь. Тогда на картошке, после общей пьянки, когда все разбрелись по кустам и по углам, он медленно вынимал из ее волос шпильку за шпилькой - и туго стянутый на затылке пучок волнистыми прядями рассыпался по плечам. Ему сделалось сладко от близости ее теплого, крепкого тела. А ее губы были быстрыми и подвижными, как ртуть. "Ты, оказывается, и целоваться-то не умеешь", - с милой усмешкой заметила она.