Бомарше(Beaumarchais)
Шрифт:
Вчера Пьер Огюстен,
Гуляя по своему саду,
Взглянул на свою хижину
И проговорил с грустным видом:
Я хочу, и в этом вся причина,
Быть хозяином в своем доме.
Что за дурацкая идея.
Лишающая меня счастья,
Держать Евгению
В каком-то ужасном монастыре!
Я хочу, чтобы она была рядом:
В этом причина того, что я хочу
Быть хозяином в своем доме.
Она растрачивает свою молодость,
Распевая на латыни,
В то время как старость
Подталкивает меня к концу.
Пока я жив, это причина
Обнять ее в моем доме.
В более суровой, но не менее оптимистичной манере 12 ноября 1791 года он писал в Санкт-Петербург одному русскому князю:
«Произошедшая
Бомарше не пожнет плодов этого оптимизма, он уже будет в ином мире, когда после жестоких годин не Афины, а Рим придет на смену Спарте. Но его анализ развития литературы не стал от этого менее справедливым и невольно отразил слабость его собственного творчества того периода, поскольку пьеса, которую он тогда заканчивал, хотя и сохранила прежних героев: Альмавиву и Розину, Сюзанну и Фигаро, но уже не обладала ни изяществом, ни занимательностью сюжета своих предшественниц и была ярким свидетельством упадка драматического таланта, составлявшего славу Бомарше.
Глава 49«ПРЕСТУПНАЯ МАТЬ, ИЛИ ВТОРОЙ ТАРТЮФ» (1792)
В это смутное время Бомарше вновь взялся за перо и обратился к драматургии. Возможно, таким образом он пытался спрятаться от тревожной действительности: его спокойствие нарушали не только подстерегавшие на каждом шагу опасности, но и своры попрошаек, пытавшихся вытянуть из него деньги путем шантажа совсем в духе Тевено де Моранда, они присылали ему черновики своих гнусных пасквилей с предложением выкупить их, чтобы не допустить выхода в свет, а кроме того, любовь к деньгам и коммерческой деятельности вовлекла Бомарше в сомнительную операцию по поставке оружия французской армии. Это предприятие отравило все последующие годы его жизни и явилось причиной изгнания и тюремного заключения.
Творчество стало для Бомарше удобным отвлекающим средством, тем более что пьеса, над которой он в тот момент работал, была всего лишь воплощением в жизнь его старой идеи. Он даже как-то сказал, что «Цирюльник» и «Женитьба» были написаны только ради того, чтобы подготовить появление этой финальной драмы, представившей основных героев в возрасте сожалений. Вряд ли стоит доверять этому утверждению, скорее всего, говоря так, автор лукавил. Ведь совершенно ясно, что «Севильский цирюльник» самостоятельное произведение, и лишь популярность Фигаро заставила Бомарше еще раз использовать этого персонажа. А поскольку успех «Женитьбы Фигаро» превзошел успех «Цирюльника», было совершенно естественно вновь обратиться к тем же героям, которые сразу же привлекали к себе внимание публики и обеспечивали успех новому произведению. Если бы финальная пьеса трилогии обладала достоинствами первых двух, это был бы уникальный случай в истории французского театра, поскольку знаменитая трилогия Поля Клоделя, несмотря на тот интерес, что она представляет в философском и социальном плане, не имеет никаких шансов догнать по популярности «Женитьбу Фигаро», которой и поныне продолжают аплодировать многочисленные зрители.
Идея, положенная Бомарше в основу заключительной части трилогии, обозначила не
Нужно сразу признать, что сюжет этого «Второго Тартюфа», больше известного под названием «Преступная мать», не лишен занимательности. Коротко фабула пьесы сводится к следующему: через некоторое время после свадьбы графиня Альмавива вновь повстречалась «с неким Леоном д’Асторга, ее бывшим пажом по прозвищу Керубино». Муж графини уехал по делам службы за границу, надолго оставив ее в одиночестве, и однажды она отдалась д’Асторга, забеременела от него и родила сына, названного кавалером Леоном, который считался ребенком графа Альмавивы.
А граф прижил от любовницы дочь по имени Флорестина, в ее воспитании он тайно принимал участие, официально числясь крестным отцом девочки – намек на шашни советника Гёзмана.
К тому моменту, когда начинается действие пьесы, Керубино уже двадцать лет нет в живых, он героически погиб на войне, графиня живет воспоминаниями о своем мимолетном романе, ее мучают угрызения совести, прижитый от любовника ребенок каждый день напоминает ей о ее грехе и ее утрате.
Зная, что Леон не его сын, Альмавива решил женить его на Флорестине, чтобы передать состояние семейства Альмавива в руки наследницы по крови. Сама по себе эта ситуация не представляла бы собой ничего особо драматического, поскольку графиня была в неведении, что Флорестина побочная дочь ее мужа, если бы не появление еще одного персонажа – мелодраматического злодея, второго Тартюфа, в роли которого выступил некий майор Бежарс, ирландец по происхождению, воцарившийся в доме Альмавивы и исполнявший в нем весьма туманные обязанности интенданта. Этот Бежарс задумал прибрать к рукам состояние Альмавивы, женившись на Флорестине и согласившись принять от графа в дар крупную сумму денег, лишив тем самым наследства кавалера Леона.
С помощью хитроумно сплетенных интриг, клубок которых в конце концов удается распутать с помощью Сюзанны и Фигаро, злодей чуть было не добился своей цели, поскольку, обработав каждого из главных действующих лиц в отдельности, он заставил Леона и Флорестину поверить, что они брат и сестра, что делало их брак невозможным.
Чтобы разрубить этот узел, графине нужно признаться, что Леон – сын Керубино и не связан кровными узами с Флорестиной. Благодаря хитрости Фигаро удается аннулировать дар, неосторожно сделанный графом Бежарсу, который без малейших колебаний присвоил бы себе имущество Альмавивы, совсем как Тартюф, собиравшийся завладеть домом и состоянием Оргона. В финале граф Альмавива великодушно прощает жене ее неверность.
Этот краткий пересказ пьесы показывает, что ее сюжет довольно занимателен; талантливый драматург мог бы превратить его в эффектную и трогательную вещь. Но, увы! Недостатков у пьесы оказалось гораздо больше, нежели достоинств. Язык ее слишком высокопарный, церемонный, а чаще всего просто смешной. Бежарс наделен исключительно отрицательными чертами: с самого начала понятно, что он играет роль злодея, а посему авторитет этого персонажа сразу же падает. И наконец, то, что, на наш взгляд, кажется самым серьезным просчетом автора: супружеские пары Альмавива и Фигаро полностью изменили своим характерам, выведенным в «Женитьбе Фигаро». Так, Фигаро, превратившийся в образцового слугу, во всем одобряющего поведение господ и помогающего им в решении самых деликатных проблем, совсем не похож на народного героя начала революции. Одного этого было бы достаточно, чтобы обречь пьесу на неуспех, если бы посредственность стиля и переборы, которыми страдало произведение, уже не сделали свое дело.