Бомбы
Шрифт:
Наташа и Анарх добирались до заветного места. Место это находилось под двумя смолистыми спокойными соснами-соседями. Под одной сосной хитро прятались, заваленные сверху сухими листьями, ветками, иглами, учебники по химии, узкие и длинные полоски бумаги с химическими рецептами и формулами, под другой сосной покоились консервные коробки, пузырьки с мутной и подозрительной жидкостью, белые, черные порошки, тертый уголь, селитра, сера, фосфор, колбочки, стеклянные и медные трубки. Содержалось все это в деревянных ящиках, вкопанных в землю. Наташа и Анарх извлекали содержимое из ящиков. Невежество и незнание химии не позволяют мне с уверенностью описать и оценить те упорные
— Вы индивидуалистка, — поучал он Наташу, нагревая синюю вонючую жидкость, глядя на трубку пристально и несколько опасаясь, не взорвется ли она от неизвестных причин. — Вы романтик, а революции нужны предвидения, массовые выступления. Отодвиньтесь.
— Я не против массовых выступлений, — оправдывалась Наташа, нисколько не отодвигаясь от опасной трубки, — но я люблю Гершуни, Каляева, Перовскую…
— Личное пристрастие, — отрезал Анарх. — Прошу вас, отодвиньтесь!
Наташа со страхом следила за синей жидкостью. Боялась она не за себя, а за Анарха: «Какой он отважный! Он похож на Кибальчича. Неужели взорвется эта гадость? Что будет тогда с Анархом?» Наташа жмурила глаза. Сказать Анарху, чтобы он остерегался, она не решалась, зная, что с его стороны готов сокрушительный отпор, но при всяком случае старалась взять у Анарха трубку или колбочку и держать их самой над огнем, даже прибегала для этого к хитростям. Притворяясь лентяйкой, она отказывалась ходить к соснам, подавать порошки и снадобья. Анарху приходилось это делать самому, и тогда волей-неволей он передавал трубки Наташе, и она держала их над огнем. Бесспорно, Анарх осуждал капризы Наташи, считая ее поведение отголоском буржуазной среды, воспитания и навыков. Он делал ей внушения. Наташа вздыхала, но колбочек не выпускала из рук. Так работали они в тишине и в небольших пререканиях. А кругом стоял лес, зрелый, июльский лес, в неистощимом зеленом убранстве и мягких сумраках.
Достигал ли Анарх положительных итогов, — судить не берусь. Работал он старательно, и к окончанию опытов руки его были изъедены кислотами, покрыты пятнами разных цветов и оттенков. Приходилось к тому же отгонять комаров, и пятна забирались на лицо, шею, искажая Анарха до неузнаваемости. Наташа не прочь была иногда рассмеяться, созерцая украшения на лице Анарха, но она ограничивалась лишь тем, что кусала губы, отворачивалась в сторону, либо глядела вверх, следя за легкой белкой. Сама Наташа более удачно, чем Анарх, избегала химических украшений, но и она нередко носила на своих пальцах следы опытов и трудов своего друга.
К вечеру, предварительно вымывшись с мылом в реке Кижмоле, Наташа и Анарх возвращались из леса. Анарх провожал Наташу до города, покидал ее у слободки и подавал руку лодочкой. Делал он это по двум соображениям: он конспирировал и хотел «закалить» Наташу; имелась еще одна причина: Анарх не любил попадаться вместе с Наташей на глаза ссыльным: они могли счесть его за ловеласа, могли
На четвертый месяц встреч, занятий, совместных опытов в жизнь Наташи и Анарха вмешался случай, отец многих неожиданных происшествий, случай маловажный, но, как это часто бывает, он-то именно и привел к стремительным осложнениям.
У однорукой хозяйки Анарха Анны Михайловны рос бычок, черный, со светлой звездочкой на лбу. Бычка чаще всего хозяйка держала прямо перед домом на травянистой лужайке. Однажды Анарх в предобеденное время, поджидая Наташу и выглядывая в открытое окно, увидел ее около дома вместе с Анной Михайловной. Хозяйка держала бычка на веревке, стараясь перетащить его на лужайку и там привязать его за кол. Бычок то упирался, то, задирая хвост, нагнув голову и подкидывая кверху задние ноги, бросался в стороны. Анна Михайловна еле справлялась с бычком. Иногда он с силой тащил ее за собой, и тогда хозяйка поругивала бычка:
— Подожди, подожди, оглашенный! Придет зима, уже прирежу тебя, непутевый!
Бычок грозящей ему опасности не понимал и продолжал своевольничать, воочию показывая наличие телячьего восторга. Наташа с обычным узелком и пачкой учебников смотрела на бычка и на Анну Михайловну, влекомую упрямым животным. На Наташе было темно-зеленое, слегка выцветшее платье, соломенная шляпа корзиночкой, загнутая книзу, с бархатной лентой.
— А почему, Анна Михайловна, — спросила с явным сожалением Наташа, — бычка нужно резать? Он у вас такой славный, полненький.
Анна Михайловна в это мгновение взяла верх над бычком, и он покорно последовал за ней к колу. Наташа пошла следом за ней.
— А что же делать-то с ним? — ответила с удивлением Анна Михайловна. — Зачем буду я его кормить, если он не может давать молока? Прирезать только и остается.
— А отчего у него не будет молока?
Анна Михайловна даже остановилась, сделала левым плечом, где болтался пустой кусочек кофты, движение, точно хотела взмахнуть на Наташу несуществующей рукой, засмеялась, сморщив и без того в частых сетках коричневое от загара лицо.
— Что это ты, девка, городишь? Одна умора! Отчего у быка не бывает молока?.. А оттого, отчего не бывает его и у мужика. Ты поди лучше, спроси у своего ученого дружка, он тебе подскажет, обучит, греховодница ты этакая. Поди, поди к нему, спроси!..
Наташа чуть не выронила узелок и учебники, быстро взглянула в окно. Ей почудилось, что в окне мелькнула сатиновая косоворотка Анарха, мелькнула и исчезла. Наташа беспомощно осмотрелась по сторонам, не двигаясь с места и опустив руки. На ее счастье, бычок снова натянул веревку и потащил за собой Анну Михайловну. Наташа вновь с отчаянием кинула взгляд на окно. Анарха не было видно. Пылая от стыда, опустив голову, еле передвигая ноги, Наташа пошла к крыльцу.
Анарх переживал волнения, отнюдь не меньшие. От разговора Наташи с Анной Михайловной он оторопел. Заметив взгляд Наташи, направленный в окно, он судорожно откинулся назад в угол. Лицо его покрылось синими пятнами, а красные обводы вокруг глаз сделались темными, как кровь. Он заломил руки над головой и зверски хрустнул пальцами. Был момент, он хотел сбежать и даже схватил фуражку с изломанным козырьком. Одумавшись, Анарх отшвырнул фуражку на кровать с тощим матрацем и застыл в ожидании.
Войдя в комнату, Наташа на этот раз у порога не задержалась и на Анарха даже и не взглянула. Она долго возилась шляпой, развязывая у подбородка бархатку, лицо ее продолжало пылать, она отворачивалась. Неестественно и глухо сказала: