Бомж городской обыкновенный

Рудницкий Леонид Анатольевич

Шар протащило над Большой Дорогомиловской улицей, а над Москва-рекой он совсем потерял летучесть и погрузил Витька в воду. Хорошо, что недалеко от берега. В шаре еще оставался воздух, но лететь с пассажиром он уже не мог.

Витек отцепился и поплыл к берегу, а шар понесло к мосту, шлепнуло об опору, после чего он упал безжизненной тряпкой на воду и исчез в темноте. Витек доплыл до берега, с усилием выбрался из воды и стал выкручивать мокрую одежду.

– Размечтался, мудак, – ругал он себя вслух. – Сидел спокойно под домом, сухой, в тепле, какого еще хрена было надо?

Улететь захотел в теплые страны. И на чем? На гондоне! Тьфу! Гондон – они есть гондон!

Он натянул на себя влажные тряпки и побрел на решетку обсыхать.

58

Последний круг по Садовому прошел на удивление спокойно. Витек был предельно осторожен, но его и так никто не трогал. Мимо проходили какие-то люди и проезжали машины. Он замирал, прижимаясь к стенам. «Прямо, как листовки расклеиваю», – думал он. Но они не обращали на него никакого внимания. Витек шел с постоянно вывихнутой назад головой, чтобы видеть приближающиеся машины, и от этого несколько раз падал, споткнувшись на неровностях тротуара. Тело от падений болело, но безопасность была дороже. Один раз он даже увидел тот самый фургон фальшивой социальной помощи, медленно ползший по Садовому, и уже приготовился бежать в переулок, но фургон проехал мимо. Сидевшие внутри то ли не заметили его, то ли не захотели остановиться. Фургон исчез за поворотом, а Витек еще долго не решался отлепиться от стены и пойти дальше.

На последний круг у него ушло четыре ночи. Это был рекорд. Он получился еще и потому, что Витек старался пить меньше и был почти трезвым.

К исходу четвертой ночи он с чувством победителя подходил к Крымскому мосту, с которого все и началось. Ему хотелось издать торжествующий клич: «Я сделал это!», а потом постучать кулаками себе в грудь, как делал когда-то один приятель, чтобы получился гулкий звук. Но он подумал, что ликовать еще рано. «Что ты сделал? – остудил он себя. – Пока непонятно, что. Посмотрим, что будет дальше».

С замиранием сердца он ступил на мост, дошел до середины и остановился. Наклонился через перила. Внизу плескалась темная вода. Посмотрел вверх. Небо было черным, без звезд. В прорехи облаков иногда выглядывал тусклый серп луны. Вдали темнела исполинская статуя Петра Первого. Подсветка ее в эту ночь не работала.

«Вполне магическое место», – подумал Витек.

С обходом он успел как раз вовремя. Сегодня был последний предел срока, положенного Профессором.

Витек прислушался. Интересно, с какой стороны придет, о чем говорил Профессор? И что это будет? Заметит ли он его приближение загодя или увидит, когда оно будет уже рядом?

Он ждал. Ничего не происходило.

Проехал одинокий автомобиль в сторону Калужской площади. Потом другой – в сторону Зубовского бульвара. Опять тишина.

Витек посмотрел на Петра. Ему показалось, что это уже и не Петр вовсе, а птичница Анфиса. «Неужели переделали?» – удивился он. В высоко поднятой руке Анфиса-Петр держала одноногую куру за единственную ногу, а вторую руку отвела в сторону и немного назад, будто собиралась то ли кого-то ударить с размаха, то ли сплясать. Кура широко

распустила непомерно длинные, как у стратегического бомбардировщика, крылья, словно хотела взлететь и увлечь за собой Анфису. «Интересно было бы на это посмотреть, – подумал Витек. – Мэр облетает город днем на вертолете, а Анфиса облетала бы ночью на куре. И город постоянно находился бы под присмотром. Чуть заметит Анфиса с высоты, где творится несправедливость, тут же отпускает куру, камнем падает вниз и восстанавливает порядок». Он совсем забыл, что Анфиса уже умерла.

Он так долго смотрел на памятник, что Анфиса погрозила ему указательным пальцем той руки, в которой была зажата кура, а получилось, что погрозила курой. Одноногих кур Витек побаивался. Он вздрогнул и протер глаза. Нет, показалось, Анфиса стояла, как и раньше.

По-прежнему ничего не происходило. Он уже устал ждать. У него с собой имелась заветная чекушка синего напитка. Если бы отхлебнуть сейчас из горлышка, что-нибудь произошло бы обязательно, но таких событий он не хотел. Ему нужны были настоящие.

Он опять посмотрел по сторонам. Сверху от Калужской площади кто-то приближался. Пока еще нельзя было рассмотреть его лица, но было видно, что это невысокий плотный человек. Он тащил за собой чемодан на колесиках, и тот погромыхивал на неровностях дороги. «Наверное, только что с поезда или самолета, – подумал Витек. – Но почему он добирается не на такси?»

Человек подошел ближе, и Витек его узнал – это был Профессор! Он обрадовался – вот кто сейчас ему все объяснит.

– Куда же ты пропал? – встретил он его вопросом.

– Дела были, – уклончиво ответил тот. – Ты у меня не один.

Витек не стал допытываться, что за дела и кого еще тот опекает. Не это сейчас было главным. Хорошо, что тот вообще появился.

– Ну вот, – сказал Витек, – я успел вовремя. И сделал все, как ты велел. Что теперь? Что должно произойти?

Профессор ответил не сразу. Видно было, что он пытается подобрать слова.

– Ничего, Витя, – наконец сказал он, так и не подобрав. – Ничего произойти не должно.

Витек не поверил своим ушам.

– Как? Ты, надеюсь, шутишь?! – воскликнул он.

– Нет, не шучу.

– Значит, все, что я делал, было зря?

– Выходит, так.

– Ты меня обманул? Профессор кивнул:

– Извини.

Витек все еще был не в силах поверить в то, что тот говорил:

– Но зачем? Зачем ты плел мне все эти небылицы про судьбу, Луну в Раке, сигналы из прошлого?

– Так было нужно, – сказал Профессор. – Я проводил научный эксперимент, а ты в нем участвовал в качестве испытуемого, вот и все.

Правда была оглушительной. Витьку показалось, что он падает с обрыва и сейчас разобьется.

– Эксперимент? Испытуемого? Я думал, ты помогаешь мне по дружбе.

– Мне очень жаль, но дело – прежде всего.

От возмущения и обиды у Витька закружилась голова. Он прислонился спиной к перилам.

Наконец он совладал с нервами и задал следующий вопрос:

– Что за эксперимент ты на мне ставил?

– Не только на тебе, – признался Профессор.

– Неважно, – отмахнулся тот. – Что это было?