Борьба со смертью
Шрифт:
Тогда встал Боруи, копенгагенский бургомистр, и возразил Финзену с истинно датским тактом. Они назначили жалование Финзену не для того, чтобы вознаградить Финзена, а просто потому, что люди, работающие у них, не должны иметь материальных забот. Это может отразиться на работе.
Я рассказал об этом не для того, чтобы похвалить Финзена. Я только хотел показать, что это был за странный человек.
Они торопились выстроить ему институт, зная так же, как и он сам, что жить ему осталось недолго. В саду Копенгагенской городской больницы был одноэтажный деревянный сарай. Пока постройка еще не была окончена, он начал работать там. Он чувствовал
Это была задача настолько трудная, что всякий, не имевший выдержки Финзена, отказался бы от нее. Одно время казалось, что ему действительно просто повезло с Могенсеном. Чудовищно обезображенные люди стекались в его деревянный сарай. Но почему после нескольких месяцев лечения больше чем половина больных не получала никакого облегчения? Почему, если улучшение даже и наступало, оно было таким медленным? Может быть, настоящий солнечный свет был полезнее? Каждый солнечный день терпеливо лежали рядами в саду эти несчастные, похожие на прокаженных. Около них хлопотали сиделки в смешных шляпах, напоминавших огромные белые гвоздики.
Может быть, солнечный свет поглощался, не доходя до бацилл? Финзен вспомнил старый эксперимент, поставленный с ухом его жены Ингеборг. Когда он давлением обескровливал ухо, оно лучше пропускало свет. И эти сиделки в огромных шляпах, изо всех сил два часа подряд прижимали к изъязвленным лицам несчастных стеклянные пластинки, чтобы отогнать кровь и облегчить доступ солнцу в их изъеденную бациллами кожу.
Теперь результаты стали, как будто, немного лучше. Но самое ужасное заключалось в том, что при волчанке нужно ждать месяцы и даже годы, чтобы быть уверенным в успехе. Многим надоедало это лечение, и они бросали его, оставаясь невероятно изуродованными, что было не слишком благоприятной рекламой для новой науки. И солнца было мало... и первое искусственное солнце Финзена оказалось недостаточно мощным...
Зимой в этом деревянном сарае появилась огромная дуговая лампа, питаемая постоянным током силою в восемьдесят ампер. Когда она горела, уголь положительного полюса превращался в маленькое солнце. Лучи этого солнца обжигали лицо и глаза Финзену и его помощникам. Но результаты лечения обнаруживались быстрее, хотя все еще недостаточно быстро, и все еще было много неудач...
Финзен обдумывал и комбинировал, пробовал то одно, то другое, экспериментировал по ночам, когда уже все его помощники давно были дома. Смеясь он говорил, что сам был своим лучшим подопытным животным, потому что результаты этих опытов всегда были при нем и он мог наблюдать их в любой момент. На своей собственной наспех обожженной руке он доказал, что лучи от большой дуговой лампы, проходившие сквозь кварцевые линзы, действовали сильнее лучей, проходящих сквозь стекло. Вот теперь он, кажется, уже у цели...
Лучи, собранные кварцевыми линзами, убивали бактерий в три секунды... Лучи, прошедшие через стеклянные линзы, тратили на такое убийство полчаса. Но вот новое препятствие: эти лучи причиняли страшные ожоги, несчастные пациенты кричали от боли и сбегали после первого сеанса, хотя теперь надежда на излечение окрепла. Кто их осудит?
Финзен не терял терпения. Он продолжал экспериментировать. Его здоровье становилось все хуже. У него начиналась водянка.
Врач внезапно побледнел, и на лбу у него выступил пот. Финзен понял, в чем дело. Нельзя было откачать жидкость - сломалась у основания игла и, пройдя сквозь трокар, соскользнула ему в живот. Финзен и его врач отлично знали, что он слишком слаб для операции. А как иначе достать иглу?
Несомненно, Финзен был очень хладнокровным человеком. Он попросил врача послать в Политехнический институт за самым большим магнитом, какой только там есть. «Возможно, что игла еще не целиком вышла из трокара, тогда магнит ее притянет и вытащит. Пока что я буду лежать совершенно неподвижно», - сказал Финзен. Так он спас свою жизнь, чтобы поработать еще немного.
VI
Но ведь должен же существовать какой-то способ предохранения несчастных пациентов от этих ожогов! Он держал свою руку в фокусе искусственного солнца. Освещенный, уже обожженный участок руки он полил холодной водой. Вода поглощала тепловые лучи. Финзен немедленно сделал выводы из этого эксперимента. Толстые стеклянные пластинки, которыми сиделки вызывали отток крови от лица пациентов, были заменены тонкостенными полыми пластинками, внутри которых протекала холодная вода. Это было превосходне изобретение...
Оно позволяло больным совершенно спокойно сидеть в фокусе лучей искусственного солнца, где без предварительного охлаждения лучей пропусканием через воду - загоралось дерево.
Теперь Финзен был уже уверен в успехе. Это было величайшим удовлетворением для него. Ведь он пришел к цели после стольких неудач.
Теперь лучи его искусственного солнца, проходившие сквозь кварц и охлажденные проточной водой, за двадцать минут облучения уничтожали страшные туберкулезные язвы, величиной с горошину. В то время, как Финзен сидел уже в кресле на колесах и больше не мог ходить, его сотрудники излечивали неизлечимые язвы волчанки в три месяца непродолжительным облучением.
Теперь уже в Копенгагене на Розенвенгете выросло здание нового Финзеновского института. Внутри толпились сотни людей, стыдившиеся своих лиц. Оттуда выходили сотни, гордые своей внешностью и достаточно здоровые, чтобы содержать своих жен и детей. Настало уже великолепное солнечное лето 1904 года, и Финзен, сидя в своем кресле на колесах, получил нобелевскую премию. Он был счастлив, хотя умирал, и все-таки...
Все-таки чего-то еще нехватало. Вот искусственное солнце Финзена, оно в двадцать минут обжигает кожу так же, как сильное летнее солнце за три часа. И все же только пятьдесят девять процентов больных волчанкой выздоравливали. Почему не все сто процентов?
Руки Финзена были уже бессильны, но голова продолжала задавать вопросы. Почему лучи его сверхмощной дуговой лампы, убивавшие микробов в сто шестьдесят раз быстрее концентрированных солнечных лучей, излечивали не всех больных?
Почему больные, которых он лечил на свежем воздухе, выздоравливали быстрее тех, которых он в течение всей зимы облучал более интенсивными лучами своей сверхмощной дуговой лампы?
Почему у этих несчастных с изуродованными лицами летом общее состояние было лучше?