Борьба за мир
Шрифт:
Ну, как во сне! Ей-же-ей, будто во сне! Ну что ж? Кинулись мы с ребятами на него, на громадину. Я палаткой — хоп, прикрыл ему щель. Он ослеп и давай нас трясти. Страх! Батюшки мои! Как угорелый. Гляжу, а дружок мой, Коленька, пулемет топором погнул, другой погнул. Сергей прикладом по люку барабанит, орет: дескать, вылазь, не то там и сдохнешь. А «тигр» рванулся, выскочил из мочежины да сослепу прямо в болото залез. Тут и стоп-крышка? Не-ет, не сдается! Давай из пушки палить то в небо, то в землю. «Погоди, думаю, выпалишь все, что делать будешь?» Отхлопал…
А сейчас, усадив пятерку танкистов немцев на поляне, предварительно связав им руки и ноги, бойцы попрятались в «кувшинчики» и оттуда посматривали то на танк «тигр», то на танкистов, не придавая особого значения тому, что они совершили. Особого значения не придавал этому и сам Сиволобов. Он только временами тихо смеялся и, поворачиваясь к своим дружкам-соседям, показывая на немцев, говорил:
Глазами-то как зыркают. А-а-а-х! Сожрали бы нас с потрохами. Ничего, вот кто-нибудь подойдет и отведет молодчиков в штаб, к нашему Петру Тихоновичу.
Дядя Петя! — спросил Коленька, молодой боец, долго и пристально рассматривающий немцев. — Мне дедушка говорил, когда я на фронт пошел, будто у них, у немцев, рога?
Поди пощупай. Может, и есть.
Тогда кто-то из бойцов крикнул:
Это раньше. Псы-рыцари у них были. «Александр Невский» картину видели? Ну, вот там псы-рыцари с рогами действительно.
А теперь псы остались, а рыцарей нет, — добавил Сиволобов и завозился в «кувшинчике», предупреждая: — Полковник едет. Слышите, как таратай его гудёт?
И в самом деле на полянку выскочил ободранный, воющий «газик». Он остановился. Из него выкатился Михеев. Глянув на немцев, затем на танк, всплеснув руками, крикнул:
Кто? Кто это сделал?
Я, — не сразу, нарастяжку ответил, чего-то перепугавшись, Сиволобов и, чтобы не подводить своих дружков, еще раз сказал, уже поднявшись из «кувшинчика», отдавая честь: — Я, товарищ полковник!
Ай-яй-яй! — вскрикнул Михеев и кинулся к «газику».
«Газик» фыркнул, как-то подпрыгнул, крутанулся и помчался обратно.
Может, мы чего не так сделали, не по инструкции? — недоуменно спросил своих дружков Сиволобов. — Не бывало ведь еще такого, чтобы полковник вот так на таратае своем от нас укатил…
Но вскоре пришли тракторы. Они вытянули «тигра» на поляну. После этого со своими танкистами приехал полковник Ломов. Он, торопясь, сначала на грузовике куда-то отправил немцев, затем приказал своим танкистам на «тигре» двигаться следом за ним.
Ну, вот и вся недолга, — сказал после этого Сиволобов. — Теперь, значит, вздремнуть можно. Люблю подремать под солнышком в норке своей, — и хотел было привалиться к стенке окопчика и подремать, как снова заслышал тарахтенье михеевского «газика». — Опять полковник! Ребята, слышите, таратай ревет?
«Газик» выскочил на поляну. Вышел адъютант Михеева, Ваня.
Осмотрев окопчик, он спросил:
— Кто тут будет Сиволобов?
Я. Я сроду был, товарищ лейтенант, — ответил Сиволобов.
К полковнику!
С вещами? У
Присмотреть за хозяйством бойца Сиволобова! — важно приказал Ваня и, усадив Сиволобова в кузов, сам сел рядом с шофером.
«Газик» рявкнул, подпрыгнул и, круто заворачиваясь, куда-то помчался.
Поехал, ребята! — открыв дверку, прокричал Сиволобов так, как будто уезжал на базар. — Гостинцев ждите-е-е! — донеслось до бойцов.
Все это напоминало какую-то своеобразную облаву на волка…
Перед дубовой рощей лежало широкое и длинное, километров на десять, поле, изрезанное мелкими овражками, местами болотистое и топкое. На окрайке рощи сгрудились представители танкистов, артиллеристов, летчиков, пехоты. Чуть впереди их, на открытом месте, стоял стол, за которым сидели Анатолий Васильевич, Пароходов, Макар Петрович, Тощев, Ломов, Михеев, Николай Кораблев и Сиволобов.
Сиволобов сидел ни жив ни мертв. Он еще не совсем понимал, почему его сюда вызвали, а главное, зачем посадили за стол рядом с генералами. Он чувствовал, что тело у него как-то одеревенело: ноги, став на землю, так и стояли, руки, положенные на колени, так и лежали, — а во рту до того пересохло, что губы шелушатся. Впереди себя на поле, метров за пятьсот от стола, он видит полоненный танк «тигр», а рядом со столом «на-попа» стоят снаряды: коротенькие, длинные, толстые и с какими-то «нашлепками». Генералы о чем-то совещаются с Ломовым. Воспользовавшись этим, Сиволобов, показывая глазами на снаряды, тихо спросил Николая Кораблева:
Чего это, скажи на милость, как друг? Снаряды? Вижу. А что? Вот этот, с какой-то «нашлепкой»?
С «нашлепкой», — стал тихо объяснять Николай Кораблев, — это подкалиберный снаряд. «Нашлепка» мягкая. Ударит этот снаряд в танк — «нашлепка» выковырнет на броне место, вроде рябины на лице сделает, а «сердечко» идет дальше, пробивает броню.
Ага, путь-дорогу расчищает. А этот?
Термитный. Рядом с ним — осколочный.
Ты гляди, чего человек придумал, махину такую! — Сиволобов показал глазами на танк «тигр». — Пахать бы на этой махине… Ух, сколько плугов, сеялок к ней можно бы прицепить! Нет, человек придумал махину эту, чтобы людей уничтожать. А тут и на нее — снаряды эти, чтобы ее уничтожить. Диву даешься! — Он тяжело вздохнул, однако не шевеля ни рукой, ни ногой, затем хотел еще о чем-то спросить, но в это время заговорил Анатолий Васильевич:
Прошу начинать, полковник.
Ломов быстро перебежал, сел впереди стола, перед рацией, и, весь собравшись, как бы намереваясь сделать прыжок, произнес:
Я «Волга». Я «Волга»… Я «Волга». Я «Во-о-о-о- лга-а-а!..» — вдруг заревел он. — Что вы там… мать… — и растерянно остановился, испуганно посмотрев на Анатолия Васильевича.
Тот еле заметно улыбнулся, сказал:
Командуйте! Командуйте на своем языке. Воздух выдержит: там барышень нет… И Троекратов не слышит. Командуйте, полковник!