Борьба за троглодитов
Шрифт:
Ночью Н.Байков был разбужен Бобошиным и они осторожно вышли вслед за выскользнувшим из фанзы Лан-женем. Луна озаряла тайгу и заснеженные горы. Притаившись в тени навеса, Байков и Бобошин наблюдали присевшего на корточки под кедром и поднявшего кверху голову Лан-женя, "который издавал вой, в точности подражавший протяжному вою красного волка. Во время вытья он вытягивал нижнюю челюсть и по мере понижения звука опускал голову почти до земли, совсем так, как это делают волки.
С ближайшей сопки ему отвечали таким же воем звери, причем, когда они ненадолго замолкали, волк-человек усилен- но подзывал их своим воем. Вскоре на поляну вышли три волка и осторожно, временами приседая, стали приближаться, а Лан-жень пополз им навстречу. Своими движениями и всем он удивительно подражал волкам. Звери подпустили его к себе шагов на пять, после чего медленно побежали
"Утром, - продолжает Н.Байков, - чуть свет явился из тайги Лан-жень, все такой же дикий и несуразный на вид и непонятный. Фу Цай, сев за еду, подал ему тушку ободранной накануне белки. Тот схватил ее обеими руками, поднес ко рту и пачал ее есть с головы, причем кости хрустели на его крепких зубах, как соломинки. Разрывая мясо руками и с помощью передних резцов, он ворчал от удовольствия, сидя на полу".
Приручение и дрессировка в этом редчайшем случае зашли далеко. Палеоантроп пил воду, зачерпнув ковшом из котла, хоть не научился сидеть на скамье. Самое интересное, конечно, что зверь не сам поедал в лесу дичь, а тащил ее хозяину, который себе оставлял шкурки, ему скармливал тушки. Не оставляли ли ему и красные волки частицу добычи?
Может быть, этот единичный пример приоткроет щелку в едва прозреваемое нами положение палеоантропа в суете и грызне животного царства. Он смог возвыситься над прикованностью к строго ограниченной среде. Зоология учит, что бывают виды стенобионты, т.е. привязанные к одной экологической зоне, эврибионты, т.е. приспособленные к многообразию жизненных условий, наконец , убиквисты - живущие во всех природных зонах (лисица, ворон, беркут).
Палеоантроп - убиквист, он может быть всюду, где хватит какого-нибудь смертного зверья. Любой ландшафт, вода и сушь, любые высоты ему годны. От холода и зимней бескормицы он, судя по косвенным данным, уходит в летаргию, укладываясь в специально вырытые ямы или в пещеры, чаще же ограничивается снижением обмена веществ, многодневными дремотами с короткими перерывами. Защитой от зимних холодов служит не столько шкура, сколько осенний подкожный жир.
Палеоантропы - пожиратели пространств. Они могут бежать как лошади, переплывать реки и бурные потоки. В процессе перехода на двуногое передвижение самки обрели в отличие от обезьян длинные молочные железы, чтобы, перебросив грудь через плечо, на ходу кормить уцепившегося на спине детеныша. Огромной подвижности отвечает отсутствие у этого вида всякого инкстинкта создания долговременных логовищ - есть лишь кратковременные лежки. Область распространения самцов много обширнее и сплошнее, чем самок. Самцы и самки образуют устойчивые пары в возрасте размножения. Районы, где наблюдаются детеныши, весьма локализованы и немногочисленны на земле.
В настоящее время это самый разреженный вид среди млекопитающих, хотя, может быть, некогда ему были свойственны сгущения и скопления. Чем древнее легенды, тем больше шанс наткнуться среди них и на рассказ о толпе или стаде таких существ. Там, где сходятся границы Советского Памира, Афганистана, Кашгарии, Индии и Пакистана, как сообщают, появляются они близ селений группами по шесть-восемь-двенадцать особей; из тех же мест начальник автономного уезда писал о "скоплении" обезьяноподобных диких людей, покрытых бурой шерстью. Учитель афганец рассказал: "Встречаются дикие люди в тех лесистых местах Афганистана, где я родился, и в одиночку, и с детенышами, и целыми стадами. Живут в лесах. Питаются дикими животными... Говорить гульбияван не умеет, а мычит что-то непонятное". Но вообще типична разбросанность, расселенность особей на огромных пространствах. Однако природа вооружила их и средствами находить друг друга, в том числе могучим и волнующим призывным кличем, который далеко разносит горное эхо после захода солнца или перед восходом. Эти громадные переходы и эти редкие контакты, может быть и эти нестойкие сгущения, делают данный вид единой сетью, незримой вязью на всем пространстве его обитания. Конечно, есть все же и относительная местная изолированность. Вид един, но необычно большой диапазон телесных вариаций вмещается в этом единстве - вариаций роста, окраски, шерсти, сложения.
И уж вовсе многообразен пищевой рацион встречаемых ныне там и тут экземпляров: глубокий фон - растительная
Так, понемногу, в долгом анализе сотен листков прочерчивалось знание о биологическом чуде, теплящемся на нашей планете. Собственно, это и было главным доказательством его реальности, и этого-то никогда не дало бы науке изучение единичного экземпляра, пойманного или убитого. Секрет успеха был именно в коллекционировании этих листков, этих записей и писем, что казалось иным зоологам оступью в зыбкую словестность. Нам говорили: людские слова - не доказательство. Мы показали, что опираемся не на свидетельство того или иного человека. Любое может быть заблуждением или неправдой. Но мы подвергли изучению тот факт, что показаний много. Это не слова о факте, а факт. И при добросовестном рассмотрении этот факт ошеломляюще упрям, как всякий другой. Листки сцементировались в доказательство. Оно налицо.
Если перевести это на язык теории вероятностей, то достаточно большое число достаточно независимых друг от друга сведений, каждое из которых не может безоговорочно считаться достоверным, в сумме дает достоверность. То, что зоологи готовы были презреть по сравнению со скелетом и шкурой, закон больших чисел превратил в достоверность. Реликтовый палеоантроп, умеющий не попадать ни в одну западню, попался в эту. Оставалось проверить, действительно ли источники информации достаточно независимы друг от друга и в самом ли деле гигантская масса показаний не противоречит друг другу, а совмещается в единую биологическую картину. Наконец, если это так, подкрепляется ли эта картина какой-либо теоретической концепцией и подтверждает ли она теорию в свою очередь. Раз все так - открытие состоялось. Необычный ход событий в биологической науке...
Иными словами, применен неклассический, неожиданный метод для установления биологической истины: нагромождено много неравноценных и по отдельности неполноценных сведений. Лишь их количество заставляет ставить вопрос о коэффициенте вероятности. Среди сведений есть некоторый процент ложных, фальшивых, но он оказался настолько ничтожным, что элиминируется: коэффициент вероятности практически оказался равным достоверности. О, всякому ясно, насколько этот путь к истине расточителен - это собирание случайных данных. Но результат его надежен и точен. Факт, который по ряду причин иными способами был неуловим, уловлен.
Чем вероятней становится факт с накоплением данных, тем однозначнее становится теория, объясняющая этот факт. Если факт существует, то объяснение может быть только таким-то, - оно необходимо для познания самого факта. Обратно: если данная теория антропогенеза верна, данный факт не является маловероятным, напротив, его появление на сцене можно и следует ожидать.
Чего я не могу дать читателю - это сделать его специалистом. Но он должен вообразить: мы, специалисты, теперь мыслим сериями, - в этом отличие даже от крупных и благожелательных биологов, которые, листая наши данные, видят рассказы и взвешивают их вероятность. Для нас каждый рассказ - совокупность множества деталей, а всякая из них, как бусы на нитку, нанизана вместе с подобными деталями из других рассказов. Далеко не каждый наблюдатель заметит особенности шеи, или манеру отходить от человека при встрече, или ногти, или особенность поведения лошадей при неожиданной встрече... Сотня таких встречающихся там и тут признаков нами засечена. Вот мы вынесли на карточку, озаглавленную "шея", шифры всех эпизодов, где упомянута шея, или, напротив, перфорировали карточки многих эпизодов отверстием, означающим "шея". Мы получаем серии. И когда кто-либо сообщает нам о новом наблюдении, мы первым делом и уже невольно примеряем детали к сериям. Но этого не продемонстрируешь здесь, в коротком очерке.
Одна моя помощница разнесла всю имевшуюся информацию на карточки, и вместе с мужем они разложили их на полу своей комнаты по заданой схеме. Пересмотрев их все, муж, далекий от наших страстей, капитулировал: "Я вижу его, как живого!" Нам, посвященным, достаточно услышать какую-нибудь деталь, чтобы, переглянувшись, понять, плоть это или вне серий. А извне нам говорят: пусть и правдоподобно все это, но ведь бесплотно, слова. Чтобы почувствовать плоть, надо прочесть очень много. Плоть выступит сквозь слова.