Борель. Золото (сборник)
Шрифт:
— Нет, это вы, ребята, зря, — доказывал старик материальный, — шахтер не может не пить… Грязь, сырость, ужасти… Да как же тут без вина?
— Правильно, дядя Павладий, — дружно поддержали его несколько голосов. — Шахтеру надо чем-нибудь кровь разогреть…
— Что правда, то правда, — уступчиво сказал Вихлястый. — Самогон-то мы не забываем, а насчет партии еще никто не подумал, и в ячейке у нас всего ничего — четверо большим свалом…
Материальный выступил вперед и обвел глазами тусклые от дыма лица
— Насчет ячейки какой разговор? Пиши всех гамузом, и нечего слова терять!
— Правильно, катай всех за одним разом, — крикнуло враз несколько голосов. — Все рабочие!
— Утрем нос Боровому и Алексеевскому, пусть знают шахтерскую кобылку!..
Василий, поламывая пальцы, поднялся с места, метнул горячий взгляд на шахтеров.
— Ну, так нельзя, — начал он прерывающимся голосом. — Правда, Баяхта и при первой советской власти не подгадила и теперь задаст тон. Я в этом уверен… Но мы не без разбора пишем в партию. Пишите сегодня заявление, а завтра в поход.
Он стукнул кулаком по столу и пошел к выходу.
С неба сеял чистый обильный дождь и сгонял в лужи остатки таявшего снега.
23
С юга летела весна…
По последнему насту к приискам вышли эвенки.
Узнав, что большой и богатый «князь» — Сунцов — приехал на Калифорнийский, они, обходя другие прииски, отправились туда. Эвенки оставались на Калифорнийском до половодья. Весенние воды мешали им пробраться в свои кочевья, здесь же были хлеб и самогон.
Каждое утро эвенки вставали и вылезали из своих временных чумов, расположенных около реки Барзаначки, пониже прииска.
Ежедневно происходила покрута. Тунгусники на растянутых брезентовых полотнищах и оленьих шкурах раскладывали свои товары: бисер, бусы, бочонки с сильно разведенным самогоном, трубки, самоковные ножи и хлеб.
С утра начиналась обычная «затравка» эвенков. Кто-нибудь из тунгусников угощал первой чашкой самогона, а затем, гремя и сверкая безделушками, торговцы наперебой зазывали гостей к своим товарам.
Эвенки, зная жадность русских, не сразу приносили на базар свою добычу, они давно научились не верить торгашам.
Спиртоносы-тунгусники выставили все, что у них было лишнего, вплоть до одежды. У охотников еще оставались запасы пушнины — «князек», которую они берегли для обмена на хлеб и ружейные припасы. Сунцов учел свой многолетний опыт и накануне отъезда выставил десятки кулей сухарей, порох, дробь, пистоны и бесплатно угощал эвенков хлебным вином.
В этот день он снял почти всю пушнину — больше, чем все тунгусники вместе.
К вечеру жители прииска были пьяны. Хмельная толпа с песнями и хохотом провожала на берег уезжавших обобранных охотников.
Сунцов ловко вертелся на своем маленьком иноходце среди пьяной
В сумерках все жители прииска по традиции были приглашены Сунцовым вспрыснуть весенний «урожай» белки.
Хозяин, встряхивая тяжелыми кудрями смолистых волос, угощал гостей. Тунгусники буйно шумели и приплясывали под забористые звуки гармошки.
В самый разгар гулянки в квартиру вошли Емельян с Исусом и Ганька-шахтер с Борового. Всех сильно трясло с похмелья. У Емельяна отвисла нижняя губа. На припухлом лице старика засохли пятна грязи. Видно было, что он не раз падал в лужу. Старик хромал на левую раненую ногу.
— Ну? — встретил их Сунцов в прихожей.
— Опохмелиться, хозяин, — прохрипел Емельян, присаживаясь на лавку. В глазах у него была собачья покорность.
Он поймал Сунцова за руку.
— За работу, хозяин, за работу!
Сунцов принес эмалированный чайник с самогоном, хлеб и мясо.
— Ну, поправляйтесь и… кыш отсюда, понадобитесь — свистну! — быстро сказал он, повертываясь на каблуках.
Емельян вьпил и, не закусывая, снова схватил руку «хозяина».
Сунцов брезгливо и сердито отдернул ее, сказав:
— Стреляете плохо!
Затем повернулся и хотел уйти.
— Хозяин — зашипел Емельян. — Слово есть, останься… С Борового отряд идет…
Емельян выпрямился и, схватив за ворот Ганьку-шахтера, толкнул его к Сунцову.
— Вот человек дело расскажет… Парень не побьет души.
Сунцов, прищурив глаза, косо всматривался в глаза шахтера.
— Ты што, Гаврило, на пушку берешь или в самом деле? — властно крикнул он.
У Ганьки дернулся расплюснутый нос и задрожали щеки.
— Вот, лопни глаза, Еграф Ваныч! — сказал парень, ударяя себя в грудь. — Третьеводни тронулся Васька Медведев, да, видно, на Баяхте задержался. Суматоха, Еграф Ваныч!
От парня пахло перегорелым луком и самогоном.
— Фу черт! — не выдержал Сунцов. — Тянет, как ведьму за хвост.
Он на минуту задумался и затем спокойно указал на чайник:
— Берите это и отваливайте. Да сегодня я бы не советовал вам обжираться.
— Магарыч, хозяин, магарыч, — бормотал опьяневший Емельян, но Сунцов проводил их и сильно захлопнул дверь.
Когда он вернулся в комнату, гости играли в хоровод, и никто не заметил перемены на лице хозяина. Только после того, как он пошептался с женой, некоторые встревоженно начали переглядываться.
Сунцов вышел на середину комнаты.
— Едут охотиться за мной, — язвительно сказал он. — Но Евграфа плохо ловить. Пока они перелезут через Барзаначку сюда, Сунцов будет уже за полста верст в тайге. Хватай, лови, да лапы не обожги! Кто не желает скушать большевистской пули, тот айда со мной!