Борис был не прав
Шрифт:
Почему он отмалчивался?..
Судьбы Гдляна и Иванова мне неинтересны. Я не испытываю к ним ненависти, а питаю только чувство омерзения. Мавры, сделавшие свое дело… Коммунисты первичной парторганизации исключили их из КПСС, они принялись клеветать на партию, на Советскую власть. Когда и это приелось, они присоединились к голодовке «демократов» из Моссовета. Лишь бы хоть как-то привлечь к себе внимание… Незавидное место займут они в истории.
И речь не о них. Беда в другом: в 1989–1990 годах страна резко сползла во всеохватный кризис, внутриполитическая ситуация стала угрожающей.
«ТБИЛИССКОЕ ДЕЛО». СЛЕД СОБЧАКА
«Тбилисским делом» принято называть трагические
Ночная трагедия в Тбилиси, гибель мирных людей всколыхнули страну. К великому сожалению, в период перестройки то были уже не первые и не последние жертвы массовых беспорядков. Незадолго до Тбилиси произошли погромы в азербайджанском Сумгаите, в которых погибли десятки невинных. Уже после Тбилиси страну потрясли бесчинства в узбекской Фергане, где жертв было намного больше. Беспрецедентный характер носили кровавые столкновения в киргизском Оше.
Но ни одно из этих трагических событий, глубоко прискорбных и обостривших обстановку в различных регионах страны, не получило столь сильного политического резонанса, как «тбилисское дело». Ни одно из них, кроме тбилисской истории, не обсуждалось на съездах народных депутатов СССР. Ни одно из них не расследовалось таким большим количеством комиссий.
Почему же «тбилисское дело» приобрело особый политический размах? Что в действительности стояло за ним и как оно повлияло на ход событий в стране в целом? В те дни, когда в средствах массовой информации и на депутатских съездах вокруг ночной тбилисской трагедии бушевали страсти, нелегко было дать достоверный ответ на эти важные вопросы. Требовалось время, чтобы сама логика событий прояснила истинные намерения участников конфликта. Принято говорить: история — самый строгий судья. Применительно к «тбилисскому делу» это трижды верно! Только позже, по истечении ряда лет, можно было обстоятельно разобраться в происходящем и на основании конкретных фактов сделать ясные выводы.
Волею судеб я оказался в самом эпицентре того политического тайфуна, который пронесся над страной в связи с «тбилисским делом». Я знал многое, хотя, конечно, не все. Уже в те дни я очень многое понимал, хотя опять-таки далеко не все. Но вскоре сама жизнь все расставила по своим местам, и пришла пора заполнить пробелы, стереть «белые пятна» громкой тбилисской истории, ибо ясное понимание этого политического дела, замешенного на крови невинных людей, помогает лучше осознать истинный смысл некоторых процессов, происходивших под лозунгами демократизации и гласности, стратегию, тактику и подлинные намерения различных политических сил, вышедших на общественную арену после апреля-85, методы национал-сепаратистов и их покровителей…
Впрочем, прежде надо сказать вот о чем: в орбиту «тбилисского дела» я оказался втянутым совершенно случайно.
В марте 1989 года состоялся Пленум ЦК КПСС по аграрным вопросам. Поскольку в составе Политбюро именно я и В.П. Никонов в тот период занимались аграрными делами, то вполне естественно, что основная нагрузка по подготовке Пленума легла на нас. Так как решения Пленума были принципиально важными — он определил основы аграрной политики, — то сразу же встала проблема широко разъяснить ее крестьянину. Поэтому вскоре я вылетел в командировку в Брест, где собрались на большой совет аграрники Украины, Белоруссии и Прибалтики.
Из Бреста прилетел вечером шестого апреля, а уже восьмого, в субботу, должен был уйти в краткосрочный отпуск: нагрузка
Тут небезынтересно сказать несколько слов о режиме работы членов Политбюро ЦК КПСС
Еще при Брежневе, когда Леонид Ильич заболел, Политбюро приняло решение ограничить продолжительность его рабочего дня. Затем эти послабления были распространены на других членов Политбюро: пятница считалась днем работы с документами на даче, суббота и воскресенье — днями отдыха. Кроме того, сократили и рабочие часы. Помню, когда прилетал в Москву из Томска, темп столичной жизни был у меня бурным. Решая множество вопросов за три-четыре дня, как говорится, подметки стаптывал от беготни по ведомствам и организациям. Но знал, что после пяти часов вечера члены Политбюро уже не принимают, уезжают отдыхать.
Кстати говоря, первые секретари обкомов, которые подобным же образом метались по Москве, целыми днями «сидели на чаях», чаще всего не успевали даже бутерброд проглотить, не то что нормально пообедать. И кому-то в ЦК — наверняка бывшему обкомовцу, прошедшему через эти «безобеденные муки», — пришла в голову славная мысль: открыть для приезжих буфетик, где можно в любое дневное время слегка перекусить. Но это — так, в порядке воспоминаний.
Когда Генеральным секретарем ЦК стал Андропов, установленный порядок работы сам собой, без всяких постановлений, попросту говоря, улетучился. Минуя нормальный режим, все перешли от укороченного рабочего дня сразу к удлиненному. Лично мне приходилось засиживаться до девяти, даже до одиннадцати часов вечера. Очень много работали и все остальные члены руководства. Словом, обстановка была такая же, как в обкомах, райкомах партии, где привыкли не считать часов работы.
А что касается отпусков, то на Политбюро утверждали их график. Обычно Горбачев, Яковлев, Шеварднадзе, Медведев, Лукьянов отдыхали в одно и то же время. Хотя бывали изредка случаи, когда у кого-то из них отпуск выпадал и на другие месяцы. Горбачев и я всегда отдыхали в разное время.
Возвращаясь к апрельским событиям 1989 года, вспоминаю, что день 7 апреля складывался у меня очень напряженно: вчера прилетел из командировки, а завтра — улетать в отпуск. Между тем предстояло множество дел. Из командировок я всегда привозил блокнот, заполненный фактами, наблюдениями, просьбами местных руководителей. Поэтому приходилось связываться с различными ведомствами, убеждать, нажимать. Такова была практика тех лет: члены высшего партийного руководства по просьбе товарищей с мест оказывали им через центральные министерства и ведомства необходимую помощь, чаще всего хозяйственного плана.
Из каждой поездки я привозил ворох деловых бумаг. И на сей раз задача состояла в следующем: систематизировать просьбы с мест, как говорится, запустить их в работу. На этот раз предстояло все выполнить за один день.
Поэтому с утра я попросил своего секретаря ни с кем не соединять меня по телефону, сказал, что принимать не могу, и сосредоточился на осмыслении тех вопросов, которые поставили перед ЦК в Белоруссии.
Вообще говоря, будучи членом Политбюро, я принимал много людей, в приемной у меня всегда был народ. В приемной работали секретари В.Г.Агапов, А.В.Старцев, весьма опытные и порядочные товарищи. Как положено, велась предварительная запись на прием, однако, если дело срочное или же человек приехал из области, из республики, я его принимал сразу — независимо от ранга и должности. Это было известно в ЦК всем. Но когда надо было обдумать тот или иной вопрос, подготовиться к выступлению, поработать над документами, я порою переключал телефоны на приемную и просил никого ко мне не пускать. Такие случаи диктовались только исключительными обстоятельствами.