Борис Годунов
Шрифт:
Провиденциальная мессианская миссия Московии, так явно ощущаемая людьми середины XVI века, явила новое русское национально-государственное мировоззрение, поднимавшее Русь на особое место в мировом ходе времен. Русская эсхатология, русские упования отнюдь не сводились к ожиданию конца света; это было осознание открывшегося бескрайнего пути нравственного самосовершенствования, молитвенного усердия, истинного благочестия. Ведь Сам Бог ниспослал Руси всемирную роль, тяжелейшее бремя ответственности и долга — быть Его уделом. И вполне закономерно, что страна вослед за Святой Землей начинает именоваться «Святой Русью». Это был идеал, это — предел стремления русского социума XVI века. Других примеров подобного возвышенного, надмирного восприятия не «государства»,
Эсхатологическое ощущение времени чрезвычайно важно учитывать при характеристике мировоззрения Царя Иоанна, насквозь пронизанного экстремальным порывом, сверхличностным устремлением в сакральную высь. Он всю свою сознательную жизнь стремился служить Богу и видел предначертания Промысла там, где другие разглядеть Волю Божию были не в состоянии. По словам одного из европейских гостей, общавшегося с Первым Царём, повелитель Московии называл себя «Самодержцем», то есть правителем, «который держит один управление». Девизом великого князя Иоанна Васильевича было: «Я никому не подвластен, как только Христу, сыну Божию »^^.
Сохранившиеся документы и свидетельства подтверждают: мироощущение Первого Царя всегда было кафоличным (вселенским) и эсхатологичным (мироконечным). Схожими являлись представления и ощущения Бориса Годунова. Хотя здесь свидетельств «прямого отражения» значительно меньше, чем в случае с Грозным, но нет ни одного, которое бы опровергало подобное нравственно-духовное мироощущение.
Подавляющая же часть историографии как отечественной, так и зарубежной, взращенная в линейной системе позитивистско-материалистических координат, традиционно игнорирует подобную духовно-душевную организацию человеческой личности. Потому и возникают бесчисленные одномерные примитивные схемы, модели и описания, часто говорящие не о героях истории, а только об узости понятийного и смыслового горизонта самих авторов. При линейном взгляде на поток времени происходит не только сужение и «приземление » исторического горизонта, но и подмена исторического смысла.
Подобная аберрация исторического мировосприятия обусловлена гносеологическими причинами. Как точно выразился один из современных исследователей, «современному сознанию, в большей степени рационалистическому и даже атеистическому, совсем не просто проникнуть во внутренний мир человека, живущего совершенно по другим законам. По законам глубоко религиозно-мифологическим. Такое было время тогда, в XVI столетии. Такими были и люди»^^^.
Философия власти, которую выражал и отстаивал Первый Царь, с позиции безбожного мира, с точки зрения «гуманизма » и «толерантности» XIX—XX—XXI веков может выглядеть «архаичной», «средневековой» и даже «кровожадной». Но это — только аберрация исторического зрения, смещение понятий и подмена смыслов. После цивилизационных катастроф века XX, после печей Освенцима, Бухенвальда и Дахау, после ГУЛАГА, после чудовищных бомбардировок Дрездена, Нюрнберга, Хиросимы, Нагасаки, после тотального истребления всего живого в ходе «ковровых бомбардировок», стенания политиков, публицистов и историков о «жестокостях» многовековой давности выглядят только откровенным кликушеством. Однако негодующие и лицемерные вердикты, осуждающие «насилие» Первого Царя, звучат и звучат, и несть им числа...
Царь Иоанн являлся человеком XVI века. Он, конечно же, не был совершенен и подавлял неугодных всеми возможными способами, в том числе и казнями, на что имел полное моральное право как Царь Миропомазанный, ответственный за свои деяния только перед Богом. В гневе он действительно был страшен.
Однако мартиролог его жертв не шёл ни в какое сравнение со списками убиенных его современниками, западноевропейскими корононосителями. Что касается смертоубийств, то, например, по сравнению с английскими Тюдорами, Рюриковичи, в том числе и Царь Иоанн, выглядели скромными «провинциалами». Поэтому говорить о какой-то исключительно «русской жестокости » могут лишь те, кому «беспредельно дорог » старый русофобский идеологический ангажемент. Как документально заключал
Тенденциозные утверждения о каких-то особых «злодеяниях» Первого Царя, которые уже в XVI веке циркулировали в Западной Европе, совершенно не соответствовали восприятию Самодержца в самой России, что не раз озадачивало иностранных визитёров.
Посланец папы (1572–1585) Григория XIII образованный иезуит Антонио Поссевино (1534–1611), ведший в 1582 году переговоры с Первым Царём и состоявший с ним в переписке, в своём трактате о посещении Московии написал: «Нынешний правитель Московии, Иоанн Васильевич, говорят, ещё ночью поднимается, чтобы идти к заутрене, ежедневно бывает на дневном и вечерних богослужениях. Говорят, что когда его спросили об этом, он ответил: “Разве мы непорочнее Давида? Почему же нам не вставать по ночам к заутрене для покаяния перед Господом, не орошать слезами наше ложе, не смешивать хлеб с пеплом, питьё со слезами?”. Кроме того, ежедневно он кормит около 200 бедняков, которым каждое утро даёт по деньге (это четверть динария), а к вечеру даёт по два ковша пива».
Поссевино ненавидел Царя — он ведь отверг католическую идею об «унии» Католичества и Православия, а потому миссия Поссевино фактически провалилась — должен был как-то объяснить народное почитание Царя. И он его «разъяснил». По его словам выходило, что указанные благочестивые деяния Монарха — молитва и милостыня — «настолько застилают глаза народу, что он либо совсем не видит пороков своих правителей, либо прощает их и истолковывает в лучшую сторону »^^^.
Поссевино озвучивал мысль, которая потом стала камер-тоновой у Карамзина и многих других авторов. Русский народ в глазах западных гастролёров оказывался «глупым» и «забитым », а потому чужестранцы легко различали «грехи » русских правителей, а подданные Царя видели только то, что было дорого и понятно православной душе.
Все ненавистники Первого Царя до сего дня не могут постичь «немыслимое» для них обстоятельство: почему за десятилетия правлении «тирана», «садиста» и «душегуба» против него не только не вспыхнуло ни одного «восстания», но даже ни единого народного «недовольного брожения» не возникло. И, несмотря на постоянное «ухудшение жизни народных масс» — это излюбленное историографическое клише, ни в какой части огромного Царства за сорок лет не вспыхнул бунт. Почему же? Тут у разоблачителей всех мастей полный «концептуальный столбняк».
А всё же было просто и ясно. В народном сознании Иоанн Васильевич являлся Царём «исконным», «природным», «христолюбивым»; Царём грозным и справедливым. Он — Богом данный правитель, а разве против Воли Божией можно восставать!
Иоанн Васильевич отличался тем, в чем никогда не были замечены его коронованные современники. Он остро осознавал собственную греховность, каялся лично и даже публично, что свидетельствовало о живом чувстве Христопреданности. Истязал свое несовершенное естество многодневными постами и многочасовыми молитвами. Постоянно отправлял в крупнейшие монастыри — Троице-Сергиев, Кирилло-Белозерский, Соловецкий и другие — «заупокойные вклады», порой весьма крупные, на помин душ убиенных. В конце концов, распорядился занести все имена казенных в особый Синодик, который был разослан по обителям для молитвенного поминовения усопших. Он заботился о душах тех, кто погиб по его почину, желая избавить их в ином мире от «огня дьявольского».
История Царского Синодика сложна и поучительна. Давно было известно о нем, и историки много раз пытались найти этот важнейший документ, который позволил бы предметно судить о масштабах «террора», о котором так много всегда говорилось, но конкретные данные если и приводились, то выглядели просто фантастическими. Петербургский профессор Р. Г. Скрынников (1931–2009) провел сложнейшую работу по выявлению отдельных уцелевших фрагментов, а затем и воссоздал ценнейший исторический источник, который и был опубликован^^^.