Борис Годунов
Шрифт:
Просто «первым мужам державы Российской» «не нравился» Борис Годунов, подавлявший их и своим умственным превосходством, своей энергией и трудолюбием, заставляя «толстопузых» работать не тогда, когда хочется, а когда надо, каждодневно служить Государю, а следовательно, и России. В этом и заключена первооснова всей истории возникновения и распространения антигодуновских настроений, вызвавшая все последующие отречения и клятвопреступления...
После решения Земского собора, который правильнее называть земско-церковным. Патриарх три дня —18–20 февраля — служил молебны в Успенском соборе, чтобы Бог даровал России Царя Бориса Фёдоровича. На третий же день после молебна вместе с духовенством, боярами и множеством народа, несшим
В воротах монастыря депутация была встречена Троицким архимандритом Кириллом, игуменьей монастыря, сестрами-инокинями и Борисом Годуновым с иконой Смоленской Божией Матери в руках. Сразу же прошествовали в собор, в «большую церковь». Здесь начали, как гласит летопись, «петь молебны и обедню. И по совершении литургии, Иов Патриарх с митрополитами, архиепископами, боярами, окольничими, дворянами и прочими били челом Борису Фёдоровичу, чтоб принял царскую власть». Но он согласия опять не дал.
Тогда обратились к Ирине Фёдоровне, в иночестве Александре. Патриарх возгласил: «Божиим, государыня, судом света нашего Царя и Великого князя Фёдора Иоанновича всея Руси не стало; оставил земное Царство, переселился в вечное блаженство. А ты, Государыня, потому же нас, сирых, оставила и не восхотела царствовать над нами, но изволила иночествовать. А мы сироты, как овцы, не имеющие пастыря. Милость, Государыня, покажи, воззри на наше моление, не дай церквам Божиим затвориться и всем нам от нападения врагов наших всенародно погибнуть, дай Государя нам брата своего конюшего и боярина Бориса Фёдоровича и благослови его на Царство Московское Царём и Великим князем всея Руси».
Это был один из самых драматических эпизодов всей истории с поставлением Бориса Годунова на Царство, воспроизведенный в «Московскомлетописце».
Патриарх Иов пригрозил Борису, что если он не даст согласия, то священнослужители снимут саны, церкви закроют, а тогда смерть России, за что Господь со всех взыщет, так как «без Государя государству стоять нельзя». Борису же Фёдоровну угрожало отлучение от Церкви! Ответ Ирины Фёдоровны чрезвычайно важен: «Государь Патриарх и святители, и вы, бояре и дворяне! Что такое творити, (что) не по мере на брата моего возлагаете бремя? Один у меня брат, — и того от меня отнимаете »^^^.
Этот эпизод, как правило, описатели событий легко «проскакивают», не придавая ему значения, хотя, думается, здесь заключён высокий сакральный смысл. Трудно интерпретировать упорство Ирины только любовью к брату, который в любом случае не мог постоянно находиться рядом с ней в женской обители. Ведь она стала Христовой невестой, она порвала с обычным миром, с которым после принятия пострига у неё не могло быть сколько-нибудь крепких связей.
Взгляд Ирины Фёдоровны, вероятно, был мотивирован не личным желанием одинокой женщины-инокини, а, возможно, чем-то иным. Чем же? Будучи преданной молитве до самозабвения, ей в молитвенном усердии могли открыться некие предопределения будущего, которое представилось в своём ужасающем виде. Конечно, сказанное — только робкое предположение; но во всей этой истории без известных допущений обойтись вообще невозможно. Упоминание об этом имеется в записках Исаака Массы, который передаёт слухи, согласно которым Ирина Федоровна предсказала брату «много несчастий, которые падут на него»^^^.
Перед лицом всеобщего натиска Ирина Фёдоровна не могла устоять и благословила брата, который вослед за тем принял свою царскую участь. Случилось это событие 21 февраля 1598 года. Было много слёз, но теперь уже радостных. Борис Годунов был провозглашен Царём в Новодевичьем монастыре Патриархом, благословившим избранника иконами Владимирской и Донской и возгласившим многолетие. Отслужили первый благодарственный молебен,
Вскоре, в марте 1598 года, появилась окружная грамота Патриарха Иова — провести трехдневные благодарственные молебны по всей стране в связи с восшествием на престол Бориса Годунова.
Новый Царь вёл себя чрезвычайно осторожно и деликатно, прекрасно понимая, что ему теперь надо сдавать чуть ли не каждодневно трудный экзамен на свою «достойность». В Москву он въехал 26 февраля, где его встречало множество народа с хлебом-солью и богатыми дарами: соболями, жемчугом, кубками, золотыми и серебряными блюдами. Он же ничего не принял, кроме хлеба-соли, сказав, что богатство ему приятнее у людей, чем в казне государевой. В храме Успения в Кремле состоялась торжественная литургия, и Патриарх вторично благословил Бориса Фёдоровича на Царство.
Затем Третий Царь молился в Успенском и Архангельском соборах, приложился и к иконам и коленопреклоненно отдал дань уважения и памяти могилам правителей Земли Русской. Затем вернулся на жительство в Новодевичий монастырь; в царские хоромы в Кремле Борис Годунов переехал только в апреле 1598 года.
Годунов был невероятно деятельным; на Москве такого усердного правителя ещё не знали. Даже Н. М. Карамзин вынужден был признать, что Борис Годунов занимался делами «с отменной ревностью, и в кельях монастыря и в Думе, часто приезжая в Москву. Не знали, когда он находил время для успокоения, для сна и трапезы; беспрестанно видели его в совете с боярами и с дьяками или подле несчастной Ирины, утешающего и скорбящего днём и ночью». Просто принять подобное как данность Карамзин, конечно же, не мог, а потому, будучи рабом идеологической концепции, и заключил, что всё являлось «лицемерием.
Сразу же после воцарения встал и вопрос о совершении чина коронования, без чего правитель не имел права именоваться «Царём Боговенчанным, Помазанником Господним». Вполне возможно, что этот великий мистический акт «венчания с Россией» — коронование — состоялся бы вскоре после принятия престола. Но, как часто бывало в Отечественной истории, важные дела приходилось откладывать под воздействием «внешних обстоятельств».
Над Москвой опять нависла угроза вторжения со стороны ненавистных крымцев. Так почти всегда происходило: как только случались какие-то нестроения в управлении государством, как только возникали некие внутренние трудности и проблемы, то почти тотчас появлялись и закордонные пришельцы, желавшие поживиться за счёт Руси, а ещё лучше — вообще уничтожить эту ненавидимую всеми соседями Московию. Именно так дело обстояло и теперь.
Крымский хан Казы-Гирей^^\ потерпевший позорный разгром летом 1891 года, как только проведал, что власть в Москве «зашаталась», немедленно начал готовиться к походу. Очевидно, желание реванша, жажда мщения ему не давали покоя. Да и торговый промысел надо было поддержать: торговля русскими рабами была самым прибыльным занятием в Крыму.
По подсчётам русского историка В. И. Ламанского (1833–1914), в крымско-турецкий плен за период с XV по XVIII век было увезено не менее пяти миллионов человек! Цифра просто неимоверная, колоссальная, если учесть, что в середине XVI века численность населения Руси составляла около 8 миллионов. Набеги крымцев являлись страшным народным бедствием^^^. Так, только во время нашествия 1571 года была полностью сожжена Москва и ещё более 30 русских городов и поселений; в плен же было уведено более 60 тысяч невольников. Уместно добавить, что торговлей русскими рабами весьма деятельно занимались не только крымцы, но и «свободные»венецианские «негоцианты», имевшими тесные деловые связи с Крымом^^^.