Борис и Глеб
Шрифт:
Он вглядывался нетерпеливо в лицо отчима, радостно обнаруживая всё новые морщины на темнеющем пергаменте кожи, всё новые и новые седые волосы — в бороде, усах, на голове. Радовался и боялся: а что если дряхлая старческая смерть, все увереннее и увереннее обживающая ветшающий дом Владимирова тела, а не его меч, нанесет свой последний удар?
Он поспешил: заручившись поддержкой тестя — ляшского князя Болеслава, — стал плести заговор, как паук, собирая в своих хватких пальцах нити. Теперь он сидел, закопанный в земле, в темнице-порубе, вдыхая вонь собственных испражнений, прикованный, как пес, цепью, дрожа от сырости и холода под старой рогожей. Холод заползал за ворот давно не мытой рубахи, кусал тело, вонзался в сердце острым ножом. День за днем он проводил скорчившись в дальнем углу поруба, накрывшись с головой и слушая шорох мышей в сене или заунывный стрекот сверчка. Узник не хотел, чтобы стражники или любопытные дети, приникавшие к оконцу, смотрели на него.
Темничный сиделец оживал ночами. Тогда он подползал к оконцу, насколько давала цепь, и смотрел вверх, на большую, мертвенно-бледную и бесшумную луну. Он чувствовал какой-то прилив силы, но сила эта была странная, как бы чужая.
Он не жалел о своей жене — прекрасной полячке, умирающей — он это знал — на гнилой соломе в соседней темнице. Он не жалел о своем теле — изъеденном блохами, с загноившимися
Он не знал, сможет ли выйти отсюда: чудом было, что старый глупец Владимир сохранил ему жизнь. Если он умрет в темнице — значит, нет правды на земле. И справедливого Бога, наверное, тоже нет. Но где-то в мрачных безднах, в бессолнечных пропастях под землею есть диавол. Святополк был готов продать ему душу ради одного — мести. Стоя на коленях и упершись лбом в бревенчатую стену, он начал беззвучно шептать страшную, никогда прежде им не слышанную молитву.
«Повесть временных лет» и жития Бориса и Глеба объясняют преступление, совершенное Святополком после смерти Владимира в 1015 году, — убийство князей Бориса и Глеба — властолюбием «нового Каина» и кознями дьявола, нашедшего себе в Святополке отзывчивого и податливого подручника.
«Чтение о Борисе и Глебе» приписывает братоубийце особенную ненависть по отношению к Борису, вызванную праведностью и благочестием брата. Ни один из памятников не связывает злодеяния Святополка с желанием отомстить за смерть родного отца отчиму Владимиру и его собственным детям. Хотя «Сказание об убиении Бориса и Глеба» добавляет один психологический оттенок: ощущение Святополком — как рожденным «от двух отцов» — своей ущербности, червоточины, точнее — обреченности на адские муки, на гибель души. Уже совершив убийство Бориса и готовясь убить Глеба, Святополк «так говорил в душе своей окаянной: “Что сделаю? Если остановлюсь на этом убийстве, то две участи ожидают меня: когда узнают о случившемся братья мои, то, подстерегши меня, воздадут мне горше содеянного мною. А если и не так, то изгонят меня и лишусь престола отца моего, и сожаление по утраченной земле моей изгложет меня, и поношения поносящих обрушатся на меня, и княжение мое захватит другой, и в жилищах моих не останется живой души. Ибо я погубил возлюбленного Господом и к болезни добавил новую язву, добавлю же к беззаконию беззаконие. Ведь и грех матери моей не простится и с праведниками я не буду вписан, но изымется имя мое из книг жизни”»{45}.
Конечно, этот внутренний монолог братоубийцы, принадлежащий перу древнерусского книжника, жившего в середине XI века или даже позднее, отнюдь не является «протоколом», фиксирующим реальные чувства и мысли Святополка. Впрочем, по мнению В.Н. Топорова, агиограф не просто сконструировал его, он смог передать подлинные переживания «второго Каина» — Святополк, насколько можно воссоздать его внутренний мир, действительно должен был рассуждать и чувствовать подобным образом. Но В.Н. Топоров в своей реконструкции пошел дальше древнерусского книжника, предположив, что Святополк — помимо острого ощущения неизбывности материнского греха (здесь, по В.Н. Топорову, нераскаянный грешник как раз попадает в ловушку самооправдания — Бог может простить грех его матери и не взыскать за этот грех на сыне, Святополк мог спастись от ада, но сам погубил собственную бессмертную душу) — был обременен и комплексом «ложности» своего происхождения, и комплексом вины за грех родного и названого отцов: «Благодатная парность Бориса и Глеба, достигнутая их подлинно христианской кончиной, противостоит греховной “двойственности” Святополка, их будущего убийцы, вызванной к существованию целой цепью предыдущих грехов. Действительно, грехам Святополка предшествует грех его настоящего отца Ярополка, который расстриг монахиню-гречанку “красоты деля (ради. — А. Р.) лица ея… и зача (зачал. — А. Р.) от нея сего Святоплъка оканьнааго”, грех его названного (официального) отца князя Владимира, который “поганъи еще, убивъ Яропълка и поять (взял. — А. Р.) жену его непраздьну сущю”, и грех его матери (“Обаче [ведь, ибо. — А. Р.] и матере моея грехъ да не оцеститься…” [не очистится, не будет прощен. — А. Р.]). От “насильственной” жены двух мужей “и родися сии оканьный Святопълкъ, и бысть огь дъвою отьцю и брату сущю”. Тем самым Святополк, подобно Эдипу, оказывается персонажем, реализующим двойную парадигму: он выступает одновременно как сын и племянник князя Владимира, своего отца и дяди. Двойственность по происхождению и определяемому им актуальному статусу становится неотъемлемой характеристикой его нравственного облика: Святополк, конечно, злодей, но само злодейство находит себе путь вовне (реализуется) через его роковую раздвоенность (“двойственность”) между мыслью и словом, словом и делом. Отсюда особая роль лицемерия, обмана, двойной тактики, двойной морали в поведении Святополка, резко отличающая его от первого братоубийцы Каина (можно думать, что эти черты Святополка в сильной степени определили устойчивость и эмоциональность отрицательной оценки этого князя, который был не только братоубийцей, но и “первообманщиком”). В этой “двойственности” сам Святополк, пожалуй, не был виновен, но она оказалась тем изъяном, который предопределил грех и преступление Святополка. Иное дело — благодатная парность Бориса и Глеба, увенчивающая разный жизненный путь каждого из братьев» {46} . Эти психологические нюансы могли определять самосознание и поступки Святополка, хотя не очевидно, что он считал греховной женитьбу своего отца Ярополка на расстриженной чернице: Ярополк, судя по всему, жил и умер язычником (предположения некоторых исследователей о принятии им крещения или хотя бы о склонности к христианской вере — не более чем догадки [19] ). Язычник же, по средневековым христианским представлениям, обречен уже потому, что не знает единственной спасительной веры: он пребывает во грехе, даже если праведен. (Отдельными богословскими частностями в трактовке посмертной судьбы язычников можно пренебречь — и вообще трудно предполагать в Святополке богословски эрудированную или хотя бы чуткую личность.) Тот же случай — с Владимиром: убийство брата он совершил, еще пребывая во тьме ложной веры, и этот грех был искуплен им после крещения — деяниями по распространению христианства на Руси и собственной благочестивой жизнью. Крещение, по христианскому учению, смывает, изглаживает прежде совершенные злые дела. Преступление Владимира не помешало Церкви причислить князя к лику святых — как ревностного распространителя христианства, равного ученикам Христа — апостолам. Не случайно древнерусский книжник приписывает Святополку страх только перед безмерным, пусть и невольным, грехом матери — христианки и монахини, ставшей супругой сначала Ярополка, а потом Владимира.
19
Существует предположение, что Ярополк был крещен (возможно, западными миссионерами), — об этом сообщают некоторые поздние летописи. Но нет никаких серьезных оснований считать эти известия достоверными: в них просто проявляется тенденция представить четкую преемственность в распространении христианства на Руси: от княгини
Святополк, даже если мать и пыталась воспитывать его в христианской вере, едва ли мог глубоко воспринять христианское учение. Отчим Владимир, по-видимому, крестился в 987 году{47}. До этого он был ревностным язычником и даже провел реформу, направленную на упрочение многобожия{48}. Вероятно, Владимир до крещения дозволял исповедание христианства, но едва ли он поддерживал приверженность ему в собственной семье. Если Святополк не был окрещен матерью в младенчестве, то приемный отец должен был крестить его — вместе с родными детьми — или в 987-м, или в 989 году.
Как уже было сказано в предыдущей главе, победа Владимира над Ярополком и женитьба на его вдове относятся или к 978-му, или к 980 году. Святополк родился вскоре после этого—в 978/79-м или в 980/81 году. Если он до этого не воспитывался как христианин, то начатки новой веры он получил уже в отроческом возрасте. Едва ли Святополк их воспринял: об этом недвусмысленно свидетельствуют его позднейшие деяния. И о женитьбе отца на монахине, и о его убийстве Владимиром княжич узнал еще ребенком и, скорее всего, отнесся к ним так, как подобало язычнику: Поступок отца дурным не считал, а дяде-злодею жаждал отомстить. Усилия же матери, если она и пыталась вырастить сына христианином, скорее всего, не могли быть плодотворными и успешными: собственная судьба княгини — преступившей обет монахини — лишала ее морального авторитета.
Симпатизирующий язычеству современный биограф даже приписал уже взрослому Святополку приверженность многобожию{49}, но для этого нет никаких оснований. Во время своего двукратного правления в Киеве — в 1015-м — самом начале 1016-го и в 1018-м — начале 1019 года — Святополк чеканил монеты. На них изображен двузубец с крестообразной формой левого зубца, на некоторых монетах в руке у князя — крест вместо скипетра, надпись «Петр». Крестообразная форма левого зубца, как и использование крестильного, а не княжего имени символически выражают приверженность Святополка христианской вере{50}. Имя «Петр» встречается в двух формах — славянской «Петор» и грецизированной (византинизированной) «Петрос»{51}. По мнению М.Б. Свердлова, форма «Петрос» свидетельствует о том, что Святополк «во время восстания против Болеслава Храброго подчеркивал свою православную принадлежность»{52}. (Восстание против своего тестя русский князь поднял в 1018 году, когда после победы над Ярославом Мудрым оказался в Киеве на положении Болеславова подручника: польский властитель попытался стать верховным правителем Руси.)
Христианская культура ко времени вокняжения Святополка в Киеве была еще лишь тонкой пленкой, под которой жила толща многобожия, и реставрация язычества могла получить одобрение большей части древнерусского общества. Об этом свидетельствуют события в новокрещеных Болгарии (IX век) и Польше (XI век), причем в Болгарии инициатором языческого ренессанса выступил правящий князь, сын крестителя страны Бориса-Михаила. Святополк же реставрировать язычество не пытался.
Уже одного непомерного, ярого властолюбия достаточно, чтобы объяснить Святополковы преступления. Но решить, является ли желание мести одним из мотивов его злодеяний, можно лишь после ответа на два вопроса. Вопрос первый: действительно ли Святополк — сын Ярополка, а не Владимира? Вопрос второй: если да, был ли для самого Святополка этот факт значим, переживался ли? Ведь Ярополк был убит до его рождения и ребенок никогда не видел своего родного отца.
Из трех основных исторических источников один — «Чтение о Борисе и Глебе» Нестора — о возможном отцовстве Ярополка не упоминает. «Повесть временных лет» прямо о нем не говорит. Со всей определенностью о Ярополке как о настоящем отце Святополка пишет только автор «Сказания об убиении Бориса и Глеба»: «Владимир имел 12 сыновей, и не от одной жены: матери у них были разные. Старший сын — Вышеслав, после него — Изяслав, третий — Святополк, который и замыслил это злое убийство. Мать его гречанка, прежде была монахиней. Брат Владимира Ярополк, прельщенный красотой ее лица, расстриг ее, и взял в жены, и зачал от нее окаянного Святополка. Владимир же, в то время еще язычник, убив Ярополка, овладел его беременной женою. Вот она-то и родила этого окаянного Святополка, сына двух отцов-братьев. Поэтому и не любил его Владимир, ибо не от него был он. А от Рогнеды Владимир имел четырех сыновей: Изяслава, и Мстислава, и Ярослава, и Всеволода. От другой жены были Святослав и Мстислав, а от жены-болгарки — Борис и Глеб»{53}.
Эти сведения о сыновьях и женах Владимира восходят или к «Повести временных лет», или, скорее, к более раннему летописному своду.
О гречанке — расстриженной монахине, ставшей женой Ярополка, а затем, после его убийства, доставшейся Владимиру, — «Повесть временных лет» сообщает дважды: под 977-м и под 980-м годами. В обоих случаях эти известия разрывают связный текст. В первом — это уже приводившийся в предыдущей главе рассказ о междоусобице и гибели Олега Древлянского в войне с братом Ярополком и о бегстве Владимира из Новгорода {54} . Во втором случае это повествование о вероломном убийстве Ярополка Владимиром и о рождении Святополка: «И пришел Ярополк ко Владимиру; когда же входил в двери, два варяга [20] подняли его мечами под пазухи. Блуд же затворил двери и не дал войти за ним своим. И так убит был Ярополк. Варяжко же, увидев, что Ярополк убит, бежал со двора того теремного к печенегам и долго воевал с печенегами против Владимира, с трудом привлек его Владимир на свою сторону, дав ему клятвенное обещание. Владимир же стал жить с женою своего брата — гречанкой, и была она беременна, и родился от нее Святополк. От греховного же корня зол плод бывает: во-первых, была его мать монахиней, а во-вторых, Владимир жил с ней не в браке, а как прелюбодей. Потому-то и не любил Святополка отец его, что был он от двух отцов: от Ярополка и от Владимира. {55}
20
Варяги (varingjar) — скандинавские воины. В XI веке это в основном шведы, ранее — норвежцы. В одной из саг Норвегия названа Варангией. «Так в историческое время звали скандинавы своих сородичей, которые служили дружинниками у русских князей и византийских императоров, от слова var — клятва, скреплявшая дружинный договор дружбы, — пишет А.Е. Пресняков. — Varingi — варяги — первоначально дружины скандинавов, приходившие в среду восточных славян со своими конунгами — викингами — князьями». (Степенная книга царского родословия по древнейшим спискам: Тексты и комментарии: В 3 т. / Отв. ред. Н.Н. Покровский, Г.Д. Ленхофф. М., 2007. Т. 1. Житие св. княгини Ольги. Степени 1-Х / Подг. под рук. Н.Н. Покровского. С. 233—235; Емченко Е. Б. Стоглав: Исследование и текст. М., 2000. С. 399.)