Борис Слуцкий: воспоминания современников
Шрифт:
«Великий» восторжествовал, но, как оказалось, ненадолго. При всей своей корректности Борис в таких вопросах был неколебим.
Тогда я решил, — рассказывал он, — воспользоваться запрещенным приемом. А Ошанина, — спрашиваю, — вы знаете. О да, — отвечает. — Великий поэт!
И посрамленный Твардовский выругался и залег на свою полку.
А ведь, в сущности, своя своих не познаша! Как и его «оппонент», Слуцкий был в высшей степени привержен благороднейшим гуманным традициям отечественной литературы. Совсем в иной поэтической манере, но и он восславлял и оплакивал героев и мучеников войны, сострадал «девчонкам» в военной форме, солдатским вдовам и тем, которые были обречены на одиночество из-за зиявшей «недохватки» мужчин.
Помню его рассказ о своих
А как пронзительно стихотворение Слуцкого «Мальчишки» — о первом, не тревожимом заводским гудком мирном сне ребят, не по возрасту рано вынужденных встать к станку:
Мальчишки в форме ношеной, Шестого срока минимум. Они из всей истории учили подвиг Минина И отдали отечеству не злато-серебро — Единственное детство, Все свое добро.Не миновала поэта и трагедия разочарования в «реальном социализме», подменившем изначально благородные идеи. Трагедия многолетних надежд на оздоровление общества. Какой страдный путь угадывается между строками: «Ожидаемые перемены околачиваются у ворот» и более поздними: «В ожидании перемены жизнь, как есть, напролет прошла». Или еще такими:
Эта песенка спета. Это громкое «да!» тихо сходит на «нет». Я цветов не ношу, монумент не ваяю, просто рядом стою, солидарно зияю с неоглядной, межзвездной почти пустотой, сам отпетый, замолкший, поблекший, пустой…Он как-то выразил надежду, что люди его поколения нет-нет да обмолвятся его строкой. Но думается, что многие даже из следующих читательских волн расслышат его благородную боль за всё, что было пережито его страной и народом.
Не знаю, великий он или не великий. Знаю, что он — из тех, кого ровесник называл «золотыми ребятами сорок первого года», а его имя — одно из драгоценных имен русской поэзии.
Лев Озеров. Резкая линия
До студенческого общежития в Останкино и до института в Сокольниках доходили слухи: студент-юрист, угловатый в движениях, не обученный приличным манерам, режет правду-матку, кажется, Слуцкий, кажется, Борис, кажется, из Харькова. Походка уверенная. Стихи крепкие. Выступает в различных домах. К обеду, к ужину, в полночь. Можно не за столом, а в креслах или на стульях, можно на кухне. Годится любая аудитория. Быстро налаживается контакт с отдельным слушателем, с человеческим множеством, особенно с молодежью.
Впервые вижу и слышу его в сороковом году в Клубе Московского университета. Выступает вместе с Лукониным и Кульчицким. Были ли другие выступающие, не помню. Слуцкий подошел к трибуне быстро, уверенно и стал читать голосом убежденного в своей правоте человека, четко, угловато, немного по-прокурорски. Никаких сантиментов. Резкий жест. Резкий переход от торса к шее, от шеи к голове.
Он читал стихотворение «Инвалиды».
На Монмартре есть дом, на другие дома непохожий. Здесь живут инвалиды, по прозвищу «гнусные рожи». Это сказано резко, но довольно правдиво и точно. Их убогие лица настолько противны природе, Что приличные дамы обычно рожают досрочно ПриСлуцкий читал наизусть, и вслед за ним через несколько строк повторял я рефрен, который с легкостью можно обратить к нему самому: «Это сказано резко, но довольно правдиво и точно».
Резко. Правдиво. Точно. Три пункта молодой эстетической программы Слуцкого. Кстати, они остались на всю жизнь.
Стих — графически определенный, шершавый, если гладящий, то против шерстки. Понравился. Сказал ему об этом тогда же.
Знакомство началось со стихов. С его дружелюбно-недоверчивого взгляда. С его броского «надо встретиться!».
Я предсказал ему, что долгое время он будет устной словесностью.
— Не пугает. Надо определиться. Что пишешь? — сразу начали обращаться друг к другу на «ты».
— Надо прочитать. В пересказе стихи не существуют.
Вскоре прочитал.
— Мы антиподы, но врагами, кажется, не будем.
Так оно и случилось.
Большая, старомодная, затененная квартира Самойлова на Мархлевского, с выходом на улицу Кирова, в Кривоколенный переулок, к Лубянке. Здесь мы втроем — Самойлов, Слуцкий и я — подолгу говорили о литературе, отшучивались, ссорились. Нас кормила молчаливая красавица Ляля, жена Самойлова, привыкшая к тому, что эта квартира — проходной двор.
Самойлов, которого я пристрастил к переводам, возился со своими албанцами. Слуцкий к переводам еще не подошел, за ним тянулась война, он одолевал ее стихами. Они шли густо. Борис едва справлялся с этой лавиной. Завел гроссбух для стихов. Не альбом, а именно гроссбух. Из одного стихотворения рождалось другое.
Умел слушать. Я охотно читал ему. Он говорил тут же — строго, резко, беспощадно, порой безапелляционно.
— Это на четверку с плюсом. А это заслуженная тройка.
— Здесь надо оставить две строки.
— Не сложилось.
— Много берешь на себя, — не выдерживаю, выпаливаю. Однажды я прочитал Борису цикл пейзажей. Он ничего не ответил. Назавтра прочитал свой стихотворный ответ на мои пейзажи:
Солдату нужна не природа, Солдату погода нужна…У него крепкая красная широкая шея. Как у римских императоров и харьковских сапожников. Он сам говорит об этом:
Много сапожников было в родне, дядями приходившихся мне — ближними дядями, дальними дедами. Очень гордились моими победами, словно своими и даже вдвойне, и угощали, бывало, обедами. Не было в мире серьезней людей, чем эта знать деревянных гвоздей, шила, и дратвы, и кожи шевро. … … … … … … … … … … … … Их, что отбросили долгую тень на мою жизнь, забывать мне негоже.У Бориса резкая линия, упрямая линия идет от затылка к шее, от темени к спине. Упорство, сила, непреклонность.
Он прав: «Немаловажно, с каких книг начинаешь». Слуцкий начал с Михаила Илларионовича Михайлова и Маяковского. После этого Пушкин и Лермонтов казались отклонением от настоящей поэзии. «„Демон“ наверно, и сейчас кажется отклонением», — пишет Слуцкий.
Важное признание!
В зрелые годы он отлично знал и Пушкина, и Лермонтова, мог участвовать в спорах специалистов. Но особенности воспитания сказались на всем облике Слуцкого, на всех его стихах. Не обязательно они должны напоминать о Михайлове и Маяковском. Но что-то в них «не так», как положено при нормальном, что ли, классическом воспитании.